.. словно ребёнок, которого сильно дразнили в детстве,
ласкали: «собачечка….», выпроваживали, тыча в морду «фигте!» и посох, –
ощущаешь себя пригородной электричкой, слоёным тестом,
беляшом прогорклым, импортным пылесосом,
перемалывающим в желудке обиды, пафосных манекенщиц,
не умеющую мокреть воду, не научившуюся гореть рыбу…
этот мир нарывает в тебе, словно потерявший зрачок клещик.
равнодушный хирург предлагает бурду от гриппа.
говорит, что всё поправимо – как беда на дрожжах или живот – на пиве,
что со временем уже забавно становится – отправлять самому себе расчленённый спам,
привыкать, что платок твой – как носик псины – вечно сопливый,
что твой дезодорант говорит тридцати трём несчастьям: «сезам-сезам»…
ах уж эта бесплатная медицина!
бомбоубежище в оголённой, как грудь, траве.
мир в желудке – гниющий овощ.
распущенная косынка
зряшной молитвы.
крестик, уплывающий, как трофей,
медсестре-темноте за голубую спинку.
2
… наверное, ты не решишься зажать рану и прохрипеть: «спасибо….» –
за солнце, бесплатное, как зародыш, за косточки, за титан,
за небо, меняющее наряд из диатезно-лиловой сыпи
на подобный, спрятанный под грозовой кафтан,
за голос, хриплый, взятый за шкирку дешёвой махрой и рёвом,
за кашу с вечным призраком топора,
за халатик, привычной кровью залакирован…,
за кофий с доставкой в капельничный барак,
за микстуру со вкусом банальных предательств, сюра
прохладных пальцев, смахивающих с оси
усталости счёт жизней и смрад глазури
невысказанных «спасиб….»
3
… самое страшное – попросить, поддерживая подбородок
выше антенн и тарелок: «спаси безвозмездно, а?»
это тебе не топать ногой, не орать: «уроды,
как же вас раз-этак угораздило опоздать?»
это тебе не «ещё» говорить случайным,
забивающим в твоё самое конченый эгоизм,
не полоть огородик печалей своих молчалок
с неуместным: «поберегись!» –
а проговорить: «боженька-боженька, доктор, миленький!
вытрави из меня деточку-с-первой-парты-скрюченные-очки,
ремешки папины, мамины чудо-пилинги,
мальчиковые неуклюжие червячки,
… самое страшное – осознать: дура, он же тебе завидует,
сидя под твоим бараком.
4.5
… но в тебе проклёвываются виноградные дети, электронные дети,
ты надуваешься – тыквой, арбузом, репой – и выливаются в монитор
дурости высотой по пяточный нерв ай-петри,
длиной с забор:
боженька, вместо денежки и резины,
дай водицы мокрой, рыбы желальной клёв,
дай не чувствовать ногами, как мрак, босыми
хвост гиены, глодающей ассорти голов.
дай пинцет, чтобы вынуть волосы лжи и мелом
перепачканные по дурости волоски,
и некислый дождь, и тёплый диванчик спелый,
и ничейных мультиков нежные лепестки,
и морской прилив, и надёжность улыбки почвы,
золотисто-берёзовых радуг – от мокрых ран,
и в глаза – мотыльковый, избитый зарёй песочек,
как большой защитный экран.
Вот скромная приморская страна.
Свой снег, аэропорт и телефоны,
свои евреи. Бурый особняк
диктатора. И статуя певца,
отечество сравнившего с подругой,
в чем проявился пусть не тонкий вкус,
но знанье географии: южане
здесь по субботам ездят к северянам
и, возвращаясь под хмельком пешком,
порой на Запад забредают - тема
для скетча. Расстоянья таковы,
что здесь могли бы жить гермафродиты.
Весенний полдень. Лужи, облака,
бесчисленные ангелы на кровлях
бесчисленных костелов; человек
становится здесь жертвой толчеи
или деталью местного барокко.
2. Леиклос
Родиться бы сто лет назад
и сохнущей поверх перины
глазеть в окно и видеть сад,
кресты двуглавой Катарины;
стыдиться матери, икать
от наведенного лорнета,
тележку с рухлядью толкать
по желтым переулкам гетто;
вздыхать, накрывшись с головой,
о польских барышнях, к примеру;
дождаться Первой мировой
и пасть в Галиции - за Веру,
Царя, Отечество, - а нет,
так пейсы переделать в бачки
и перебраться в Новый Свет,
блюя в Атлантику от качки.
3. Кафе "Неринга"
Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе,
провожаемо дребезгом блюдец, ножей и вилок,
и пространство, прищурившись, подшофе,
долго смотрит ему в затылок.
Потерявший изнанку пунцовый круг
замирает поверх черепичных кровель,
и кадык заостряется, точно вдруг
от лица остается всего лишь профиль.
И веления щучьего слыша речь,
подавальщица в кофточке из батиста
перебирает ногами, снятыми с плеч
местного футболиста.
4. Герб
Драконоборческий Егорий,
копье в горниле аллегорий
утратив, сохранил досель
коня и меч, и повсеместно
в Литве преследует он честно
другим не видимую цель.
Кого он, стиснув меч в ладони,
решил настичь? Предмет погони
скрыт за пределами герба.
Кого? Язычника? Гяура?
Не весь ли мир? Тогда не дура
была у Витовта губа.
5. Amicum-philosophum de melancholia, mania et plica polonica
Бессонница. Часть женщины. Стекло
полно рептилий, рвущихся наружу.
Безумье дня по мозжечку стекло
в затылок, где образовало лужу.
Чуть шевельнись - и ощутит нутро,
как некто в ледяную эту жижу
обмакивает острое перо
и медленно выводит "ненавижу"
по росписи, где каждая крива
извилина. Часть женщины в помаде
в слух запускает длинные слова,
как пятерню в завшивленные пряди.
И ты в потемках одинок и наг
на простыне, как Зодиака знак.
6. Palangen
Только море способно взглянуть в лицо
небу; и путник, сидящий в дюнах,
опускает глаза и сосет винцо,
как изгнанник-царь без орудий струнных.
Дом разграблен. Стада у него - свели.
Сына прячет пастух в глубине пещеры.
И теперь перед ним - только край земли,
и ступать по водам не хватит веры.
7. Dominikanaj
Сверни с проезжей части в полу-
слепой проулок и, войдя
в костел, пустой об эту пору,
сядь на скамью и, погодя,
в ушную раковину Бога,
закрытую для шума дня,
шепни всего четыре слога:
- Прости меня.
1971
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
