А ти ще довго сатаній,
ще довго сатаній, допоки
помреш, відчувши власні кроки
на сивій голові своїй.
В. Стус
… я чёрное на чёрном крашу в чёрный,
и серое на сером крашу в чёрный,
мой взгляд – проклятой зеленью зашорен,
кошмар – кошмарен, словно Бармалей –
младенцу…
Мне осталось только ноги
закидывать на то, что – тоже – ноги,
не человек. И завернуться в кокон.
И возвращаться в лоно кораблей
божественных червём.
Я – та, что точит
себя на мир, и миром – кровоточит,
я – та, что по себе кафтан из точек
не свяжет, ибо связано тире.
Точнее, прочерк: сквозняком – в пустырник
пройти, где – не просторно, где – пустынно,
где твои губы твой же голос стырят,
где ты на корке – клоун в кабаре, –
не нужный, но – забросанный плевками,
где ты себя же высечешь плевками,
где ты себе за пазуху не камень
повесишь, а утопленных мальков.
И чёрненькой – на чёрном – не сыграешь:
рулетка опрокинется. Сырая
земля водой покажется, сверкая
в неподанном стакане, будто кровь.
И будут ноги, будут только ноги
шагать по голове твоей, и ноготь
твой сломанный, твой шаг (как много, много!..)
ты ощутишь на собственной башке.
И с этой жуткой лаской посвящённых
в то, что им этот мир – не посвящённый,
возьмёшь себя в свои рабы и жёны,
как шило, убиенное в мешке.
Возьмёшь себя в кошмары для кошмаров,
возьмёшь себя – кривым осколком шарить
по зеркалу, возьмёшь себя в пожары,
в потопы, в попы, в тлен и в суету,
в штрих тушью по щекам, и так – чернённым,
в долг долгу, что – не красен, не червонен,
в смак вкусу, что, в безвкусье запечённый,
почует в тебе мерзкую «не ту».
Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
- Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем,- и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, - идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса - не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;
В каменистой Тавриде наука Эллады - и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,-
Не Елена - другая, - как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
11 августа 1917, Алушта
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
