Мир так хорош, а плачется. Микроскоп
нужный размер заныкал от пирамидок
(тех, что без доллара), от белизны – без скоб –
зубок нехищных особей разных видов,
от Прометеев некусаных – саламандр,
от негритят живых на десятом небе,
от разноцветных воронов (каждый – брат),
и павианов цветастых (восторг и трепет…)
Где это – вечная магия костерка?
Кости планет, изнежившие пещеры?
Где же, как змей бумажный, летит река
в личный хрустальный шарик старухи Череп?
Личная информация муравья?
... – заросли лунных шарфиков в тёплой али
женщиной ставшей развилки в тени двора,
камушков, ждущих обеда и «шоб сосали»…
Небо лизнёт драконовым языком
детскоплощадочный пух из песка и мрака.
Нежно рыгнёт – будильником – зимний гром,
дремлющий на пороге ничьих бараков.
Тенью у губ парадного – шмыг да шмыг, –
как санитарка – к больному – под попу утку,
ядом натёртую, – дерзкий зверёк на крик
слабых придёт, и зубы запустит в грудку:
мир так хорош, мол…
Да, росомаха, да…
Тёплый халат прозрачности. Не заметишь
долгий приход с невиданных гор кота,
то, как кожа под микроскопом ветошь
напоминает.
Тяффф…..
2
Есть время нарушения хребтов.
Есть время замыкания на ранах.
Есть тысячи невыношенных ртов,
жующих (в прах) ковров обетованных
засыпанный сухариками ворс.
Есть чучело молитв,
Страшила близо-
безчувственности,
дым от папирос,
синяк – от росомах – солёный вызов
на полосу препятствий, к «излечить»
ведущую.
Есть смерть в ванильных розах...
…когда на Марсы улетят грачи,
когда в аду повесятся стрекозы,
когда огромный крылый зоопарк
на крытом рынке крыночку распятий-
распитий одолеет, как Плутарх –
творение души,
когда под пяткой
на простыни калиновым мостом
взойдёт дорога к праведным гусарам,
то ты полюбишь этот дикий дом
и плюнешь в рыло сов и санитаров,
гиен и росомах.
И белизну
пушистых, не модельных – пальцем в темя
попробуешь проткнуть…
Но, облизнув
хребет, зверушек время ест.
Ест время…
3
Как голову в банановой авоське,
как киви в теле приодетых мах,
несёт свой мир малиновая Фроська,
а на неё – полтыщи росомах
охотятся.
Поодиночке.
Сёстры
в сортире жмутся к капельницам – жуть…
А мир – такой загадочный и пёстрый,
и в нём коготы ктотов нежно жрут…
О, санитарный час моих махито
замшелых кочек, папороти час,
лягушки-дружки в грудах малахита,
букашек сердобольный тарантас!
О, ветка подкукушечных кукуев,
о, топи под пижамой из сапог
(по одному) Утопий-Мёртвых-Гурий
и Слепоты-В-Крови-Единорог!..
Как ястреб – на постель, как тапок – в морок,
как море – в землю, в утку по-се-ку…
прекрасный мир выдавливал из поры
то ласку трав – гладильную доску,
то шёпот солнца в газовых конфорках,
драконий лепет лифтиков в домах…
И крались к мыслям, словно к детям – орки
во сне, эннадцать армий росомах…
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
