… а кто-то был - не повесть, а - роман.
А кто-то - нес под мышками орбиту
земли.
Ты знал, что ты лишь - бахрома
таких орбит,
замоченных в корыте,
как серое белье.
И жизнь была
кикиморой - рыжа, патлата, сжата, -
бесцветная, как мертвая пила,
и бурая, как в морге - медвежата,
и белая, как ванная вода,
и красная, как маки поцелуев,
утопленные в ванной…
…провода
танцуют - это прывыды-холуи
целуют тонких прывыдов-господ
в твоей крови, в ночных рубашках мятых
жеманно спящих…
Мир теряет плоть,
как сотни тысяч на себе распятых
кузнечиков
(в терновнике)…
Ловить
распятье чувств седьмых на одно-чувстве.
Смотреть, как мир, в тебя по кожу врыт,
кусает твою кожу, словно бусы -
котенок заигравшийся…
Как трезв
пятнистый нерв пространства в тебе-склепе
(как в телескопе)…
Ты богат. Как Крез,
когда цветнеет радужная зебра,
когда Вселенский Грусть буграми мышц
катает эвересты и ущелья,
когда закат безумен и мышист
на крошке сыра, хлеб же - ожерелье
на мысе губ, задевших воздух за
бездонно-эрогенный перешеек,
и жизнь летит, как в вечер - стрекоза -
все тише,
все бездумней,
все нежнее…
И чудится - на коже сыпет рай,
и стенки кожи - выплеском Гогена,
ярчее света..
Вздрогни!
Выбирай
свою соломку
и свою гиену,
и своего конька (не Боливар!),
и своего жеребчика,
и даже
свой слух и нюх, когда все-все дрова
вернутся в поле маков и ромашек
и прорастут корнями глубже ядр
земной коры, и вся вода из ванной
повесится в лазоревый скафандр
венер и марсов, но - не жизнь в скафандре! -
а бег -
сквозь свет и время -
на плечо
вселенной,
в кулачок галактик "Нету",
где матерь-печь в золе еще печет
тех прывыдов, что в темечке, как в сетке,
карасиками бьются - зо-ло-то…
Мой рыб желальный,
щук мой несуразный!
Когда вода воскликнет: "Горячо!
Зато -
прозрачно",
когда в воду канешь вазой,
когда очнешься от того, что ты
стал дождь и ил,
стал ил и дождь в русалке,
а над тобой - лягушки, как шатры,
и лодки - как нагие двое-спалки,
и под тобой - покой, и так тепло,
хоть кровь намажь теплом - и стерпит, стерпит!
И ты - теряешь плоть.
И мира плоть
в тебе, как в золотой сметане - стерлядь -
купается.
Кончается.
Конча…
- туда, где юг,
где патока и мякоть
под жилами.
И ты весь - как свеча,
горящая в бескрайнем поле маков
и алых гор.
Бесполая...
И весь
огромный космос гладит эту полость,
как муж и брат.
И страшно, что ты - Крез…
И это счастье падает, как волос,
с башки ветров и туч,
с башки твоих
лохматых прывыдов.
с башки иллюзий-гурий,
со звезд - соцветий лип и облепих,
и с черных стрелок ламп,
и с белой бури
в той ванной, что запомнила, как ты
из тела шел, как шелкопряд - из шелка, -
туда, где прозревают все кроты,
увидевшие сквозь глазную щелку
земли, как в поле маков и прымар
земля, как девка, дышит лепестково,
и небо пишет красочный роман -
цветами,
ветром,
дождиком и кровью,
и ты несешь за пазухой его,
пока другие - камни на ладошах,
чтобы упасть на маковый ковер,
чтобы согреть ковер бесполой дрожью,
чтобы тереть сверлом алмазным нос
орбит, серей белья, что мокнет в нытом
бесцветном влажно дышащем корыте,
в которое ты капал бы, как воск,
не будь вокруг такого буйства маков -
тех призраков, чья плоть - спела, как мякоть,
и ты в нее, как сок, навеки врос.
Как сорок лет тому назад,
Сердцебиение при звуке
Шагов, и дом с окошком в сад,
Свеча и близорукий взгляд,
Не требующий ни поруки,
Ни клятвы. В городе звонят.
Светает. Дождь идет, и темный,
Намокший дикий виноград
К стене прижался, как бездомный,
Как сорок лет тому назад.
II
Как сорок лет тому назад,
Я вымок под дождем, я что-то
Забыл, мне что-то говорят,
Я виноват, тебя простят,
И поезд в десять пятьдесят
Выходит из-за поворота.
В одиннадцать конец всему,
Что будет сорок лет в грядущем
Тянуться поездом идущим
И окнами мелькать в дыму,
Всему, что ты без слов сказала,
Когда уже пошел состав.
И чья-то юность, у вокзала
От провожающих отстав,
Домой по лужам как попало
Плетется, прикусив рукав.
III
Хвала измерившим высоты
Небесных звезд и гор земных,
Глазам - за свет и слезы их!
Рукам, уставшим от работы,
За то, что ты, как два крыла,
Руками их не отвела!
Гортани и губам хвала
За то, что трудно мне поется,
Что голос мой и глух и груб,
Когда из глубины колодца
Наружу белый голубь рвется
И разбивает грудь о сруб!
Не белый голубь - только имя,
Живому слуху чуждый лад,
Звучащий крыльями твоими,
Как сорок лет тому назад.
1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
