Не из тех, кто идет по плану,
не из тех, кто бессменно дрыхнет
наяву.
Не холоп.
Не пани.
В пальцах - лед.
В зеньках - магма крыги.
Что хочу? - Не хотеть - и баста!
- а высасывать кровь из тела
древа мира, и, сидя в массах,
превращаться в комочек беглый.
Мандариновым тамагочи
пить водицу и нюхать климат
на хребтине полярной ночи,
вышибающей клином климакс,
на ладошке продрогших бесов,
наливающих под кроватью
богу мышку с засохшим кексом,
детство в розовой стекловате,
мандариновый сок из ампул
барных стоек и стоек "смирно!"
... а вокруг - бродят ваньки-вампы,
василиски с серпом на лире,
черно-бурые динозавры
и песцы с ярлыком "сваровски"...
Если хочешь подохнуть старым
и чужим в золотую доску,
если хочешь подохнуть юным
монументом себе на лапе
фиготычащей в полнолунье,
если хочешь подохнуть кляпом
в глотке улиц с распятым горлом,
если хочешь подохнуть с криком,
если хочешь в цирк девок голых
и холопов, плывущих в ригу,
возвращаться - знай: все едино.
По-мужицки?
По-бабски?
Пофиг!
Будь резиновым буратино!
Пей поглубже.
Плюй в некрологи.
Шей суровой иголкой воздух.
Шей сурово безкостной шеей
битых рюмок край.
Тыкай розы
в рваный пах свой окоченелый.
Я тут - рядом, пардон, попялюсь,
брат мой вражий, мой ложный родич...
Я - бессмертный ушастый заяц,
мандариновый тамагочи.
И не кормят.
И не целуют.
И не жрут, перепутав спьяну...
Плачу в вечность, как нищий -в клунок.
Сплю в кредит.
Все стоит по плану...
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Декабрь 1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.