Что тебе там живётся без музыки, пепельный сон?
Что ты помнишь о глупости? (Впрочем, зачем это помнить...)
Близорукого мая - как бабочки с бабским веслом -
мы слетимся поплавать в открытке, простой, как икона
масс-культуры "поздравить"...
Я вспомню.
Так будет честней,
хоть честнее - табло невозврата в бориспольском небе...
...чешуя шоколада.
Крошение долек-частей.
Бузина под глазами. Босыми. Как раненый стебель...
Вещество "...", существо и ручной фортепьяновый фон...
... мы - печаль и руда на нужде наждака рыболова,
в двух холодных сачках.
мы - две рыбы с глазами ворон
и бессмертьем грифона в одном неслучившемся слове.
У тебя там - дождливая азбука крика гусей
(перелётных, железных) и схватки немытой посуды...
У меня здесь - лягушки без царства, зелёный бассейн,
и на парочку метров фальстарт затянувшихся суток.
И вокзальная память в гербарии вечных цветов
(тех, зелёных, - ты помнишь? - до нас и внутри нас, до смайла...)
И мосты над днепрами, накрытые, будто бы стол -
фонарями, кругами метро, прохудившейся сталью
темноты, из которой по имени - больше не бу...
Разве лишь - колдовать, - это больше, нужнее и чище -
чтобы воздух с водой не хватали, не тёрли стопу,
чтобы ветер с песком не смывали зарубок с вещичек,
чтобы там, где на снах, как на яйцах, кукушки сидят,
под резиновым солнцем на туч инвалидной коляске,
тёмный мальчик на веточке нёс гнёзда памятных дат
в свою нору, где люди - как воздух, а воздух - без масок,
где растут соловьи из орешников нежности, где
нет сачков, и рыбёхи свободно стучат плавниками
и не тонут,
и музыка входит в пра-музыку тел
и даётся погладить руками.
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
