Если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы ее из головы, если бы - рабой, то сотворил бы из ноги; но так как он назначил ей быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра
Что тебе там живётся без музыки, пепельный сон?
Что ты помнишь о глупости? (Впрочем, зачем это помнить...)
Близорукого мая - как бабочки с бабским веслом -
мы слетимся поплавать в открытке, простой, как икона
масс-культуры "поздравить"...
Я вспомню.
Так будет честней,
хоть честнее - табло невозврата в бориспольском небе...
...чешуя шоколада.
Крошение долек-частей.
Бузина под глазами. Босыми. Как раненый стебель...
Вещество "...", существо и ручной фортепьяновый фон...
... мы - печаль и руда на нужде наждака рыболова,
в двух холодных сачках.
мы - две рыбы с глазами ворон
и бессмертьем грифона в одном неслучившемся слове.
У тебя там - дождливая азбука крика гусей
(перелётных, железных) и схватки немытой посуды...
У меня здесь - лягушки без царства, зелёный бассейн,
и на парочку метров фальстарт затянувшихся суток.
И вокзальная память в гербарии вечных цветов
(тех, зелёных, - ты помнишь? - до нас и внутри нас, до смайла...)
И мосты над днепрами, накрытые, будто бы стол -
фонарями, кругами метро, прохудившейся сталью
темноты, из которой по имени - больше не бу...
Разве лишь - колдовать, - это больше, нужнее и чище -
чтобы воздух с водой не хватали, не тёрли стопу,
чтобы ветер с песком не смывали зарубок с вещичек,
чтобы там, где на снах, как на яйцах, кукушки сидят,
под резиновым солнцем на туч инвалидной коляске,
тёмный мальчик на веточке нёс гнёзда памятных дат
в свою нору, где люди - как воздух, а воздух - без масок,
где растут соловьи из орешников нежности, где
нет сачков, и рыбёхи свободно стучат плавниками
и не тонут,
и музыка входит в пра-музыку тел
и даётся погладить руками.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: — Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
