... когда тебе кажется: сгустки набухшей тьмы
кровят и шипятся, царапают лоб и щёки,
на мёртвой планете уродивый лес шумит -
густой бороды из кюветов, столбов и щёлок
мышиных пентхаузов,
и самолётный рой
нацелил свои хоботки на избушку-с-курью-
шершавую-лапку, - не бойся.
Целует в бровь
молочный полковник созвездия нимф и гурий.
Колышется армия хищных сухих ветвей,
покой охраняя отпетых соловьих горсток.
И катит река рыбноватый густой шалфей,
и гладит песок по шёрсточке мимо роста.
...распята на смуглом пупке золотой земли,
разбросана в нервах-степях, как монгольский тугрик,
привязана к поясу памяти из золы,
к пещерам, и к поясу сочной песчаной бури, -
барашка на бархате двориков и домов,
ножа ожидающий мягкий комочек плача...
Когда тебе кажется, что в наш вселенский плов
тебя - чесноком - положили, и ты, как мячик, -
ко дну - в этот рисово-рисовый жаркий пар,
безкровная жертва.... и так же вот - раз за разом, -
не думай!...
Хотя и сгущатся в лунах гарь,
хотя у подвалов - собаки четвёртой расы...
Хотя одноногий ботинок стрелы минут
хромает на завтра, и время сутулит плечи.
И в городе мусора ржавую землю пьют
с далёких венер многоглазые человечки.
И сгустки набухшей тьмы в облаках кровят,
и жёлтый безумец рядом глотает кашель...
Не бойся, родная.
Воздух лизнёт кровать
и чёрной зелёнкой губы тебе замажет.
И на глаза положит из двух зеркал
чудо-примочки - нежность ромашки с мёдом:
... жив твой барашек.
Принц твой - как космос - мал.
Сны на кошмарах уносятся в город мёртвых...
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою - нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства -
основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет - никому не понятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь - звезда.
Январь 1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
