...когда ты засыпаешь, и я тебе рассказываю историю колыбельных морей,
повторяя варёные всмятку слова, которыми не накормить этот южный ветер,
из ночи уходит тепло, словно дети - из сморщенных береговых лагерей,
из календарей небесный кондуктор вырывает день, белый, как ломтик феты.
Я говорю: "Потому что мы - брынза и базилик,
потому что мы - василиск и веснушка на сером глазу безморья,
потому что мы - соль песочная, которую лижет щербатый предгрозовой язык,
мы научимся верить в ходьбу по воде,
в сплав по приборам.
Мы научимся жить, словно пара дельфинов смытых, целовать прибой,
закатывать горизонт, рвать когти на пенную мессу мяса
воды,
вычищать пемзой сердце, напевая: " Я всегда буду с тобой,
словно галька - и брызги-невесты, пенные лейтенантши запаса..."
Мы научимся спать, высыпая из раковин слуха те корабли
пересмоленных будней, которым не спится на платных бочочках,
и щекою лежать на воздушной, чуть терпкой, чуть винной, мели,
когда ветер пощёчины сыплет в прозрачные клочья
занавесок.
Научимся - за руку - меж рукавов
задохнувшихся луж и черешневых бусовых лавок -
находить в темноте силуэт золотой Никого
и втыкать ему в горло кулёк серебристых булавок
(смех и жвачку) - от сглаза"...
(ну что тут ещё говорить?)
Колыбельная подходит к концу, высыхают брызги ласок, слоится кожа...
У твоего дыхания - почерк, невразумительный, словно иврит.
Твоё дыхание ночь вычерпывает сизой дырявой ложкой -
и ты засыпаешь...
А у меня провозглашает четвёртую степень ожога фильтр.
И я засыпаю тоже.
И от нас двоих остаётся ничтожно мало:
два куска мяса (в обнимку).
Одеяло.
И сон, в котором - море разбитых корыт,
и лейтенантши-брызги превращаются в генералов...
Неправо о стекле те думают, Шувалов,
Которые стекло чтут ниже минералов.
Ломоносов
Солдат пришел к себе домой -
Считает барыши:
"Ну, будем сыты мы с тобой -
И мы, и малыши.
Семь тысяч. Целый капитал
Мне здорово везло:
Сегодня в соль я подмешал
Толченое стекло".
Жена вскричала: "Боже мой!
Убийца ты и зверь!
Ведь это хуже, чем разбой,
Они помрут теперь".
Солдат в ответ: "Мы все помрем,
Я зла им не хочу -
Сходи-ка в церковь вечерком,
Поставь за них свечу".
Поел и в чайную пошел,
Что прежде звали "Рай",
О коммунизме речь повел
И пил советский чай.
Прошло три дня, и стал солдат
Невесел и молчит.
Уж капиталу он не рад,
Барыш не веселит.
А в полночь сделалось черно
Солдатское жилье,
Стучало крыльями в окно,
Слетаясь, воронье.
По крыше скачут и кричат,
Проснулась детвора,
Жена вздыхала, лишь солдат
Спал крепко до утра.
В то утро встал он позже всех,
Был сумрачен и зол.
Жена, замаливая грех,
Стучала лбом о пол.
"Ты б на денек,- сказал он ей,-
Поехала в село.
Мне надоело - сто чертей!-
Проклятое стекло".
Жена уехала, а он
К окну с цигаркой сел.
Вдруг слышит похоронный звон,
Затрясся, побелел.
Семь кляч влачат по мостовой
Дощатых семь гробов.
В окно несется бабий вой
И говор мужиков.
- Кого хоронишь, Константин?
- Да Глашу вот, сестру -
В четверг вернулась с имянин
И померла к утру.
У Николая помер тесть,
Клим помер и Фома,
А что такое за болесть -
Не приложу ума.
Настала ночь. Взошла луна,
Солдат ложится спать,
Как гроб тверда и холодна
Двуспальная кровать.
И вдруг ... иль это только сон?-
Идет вороний поп,
За ним огромных семь ворон
Несут стеклянный гроб.
Вошли и встали по стенам,
Сгустилась сразу мгла,
"Брысь, нечисть! В жизни не продам
Толченого стекла".
Но поздно, замер стон у губ,
Семь раз прокаркал поп.
И семь ворон подняли труп
И положили в гроб.
И отнесли его в овраг,
И бросили туда,
В гнилую топь, в зловонный мрак,
До Страшного суда.
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
