... наворожи мне их не видеть...
Но
приходят, черти - в те урывки дрёмы,
когда кусает лоб веретено
колдуньи, и серийные паромы
увозят в Интернат Видений Босх-
А-Ля (ему не снилось, правда) - страхи...
В вулканный голос.
В небоскрёбный рост.
В тлетворный сладкий невозможный запах...
Горят поля поп-корна и шелка.
И конные бегут, иконы пряча
в копыта, - по себе же...
Пеликан
надменный - ад - глотает мир, горячий -
что пирожок, забытый на бедре
олив, топлённых дорогим железом...
Горит синичный перьевой берет
над полем-морем-пустошливым лесом,
над лезвиями искажённых ртов,
над ампулами сломанных хребтинок...
И горизонт - как виноград - бордов
до чёрного,
и брошенный ботинок
на нём цветёт, как пятна - на луне...
Пристёгнута к кошмарам. Словно к креслу
авто - ремнём.
И ночи - всё длинней.
И всё длиннее узкие порезы
на бурьяне в башке для мыльных снов
и пузырьковых радуг у ресничек
барашков, что сопят на сто носов -
уютно,
колыбельно,
когда спички
и вата (куклы -облака) сопят,
совсем как ты, и верится в их плотскость...
И в мир, который, словно зуб, щербат,
ты каждый день по коридору солнца
проходишь, не умея отличить,
где сны-не-сны-уже-не-сны...
Ты - сон свой!
... наворожи мне рай и дай ключи,
чтобы - в те сны (и пусть потом горчит!),
где я - свой сон, нетронутый, как остров...
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
