Смотри, какая про - за шторами ресничих,
лесничих, леших и за шторами себя...
В обыденном дворе песок клубит-химичит
подобья пирамид, пока туристы спят...
Янтарный сочный блеск - гнилой закат палёный -
на бледной коже нас, летающих собак...
И кажется, что мир ещё лежит в пелёнках.
Во рту - отрава-мак.
На лбу - распятый мак.
Ещё молчит вулкан.
Ещё зола в ломбарде.
Ещё несёт циклон погоду на плече...
И чёрная сестра в гранат целует брата
и греет ему дождь в прокисшей СВЧ.
И птица-говорун лепечет по-журавльи.
И солнце крокодил глотает по слогам.
И те, кто от земли на небо убегали,
на масло облаков кусочки балыка
раскладывают, как мозаинки про "завтра":
мазай, мазут, мясцо, молекулы мальков...
И бутерброд летит. Вниз маслом. В день без даты,
когда сдаётся мир -
как брат,
как сын,
как кровь...
2
Электричество кончилось. Это моя Помпея,
невозвратная, словно глагол, шоколад, цитата...
Водяная крыса (ссобака!) - как пёс, стареет,
ни слезинки уже не умеет, купаясь, сцапать
на морщинистых щёчках праматери - воот, потопы
и горят синим пламенем, злобно и беспонтово.
То ли волосы рвать, то ли властно ножищей топать -
мол, куда же ты смотришь, чёртовый горе-повар?
Ну, напёк пирожков. Ну, налил по усам мёд-пиво.
Что там дальше у нас по меню? Три девицы? Царство?
Прилетит, как волшебник, безптичая птица-киви?
Кувыркнётся беда-гимнастка, отбросив ласты?
Оживёт телефон в тростнике, в минеральном гроте?
Золотые слоны заметут все снега к ушедшим,
и они к нам вернутся, шагая в реке сквозь броды,
и присядут на сердце, как первый июльский шершень?
Электричество кончилось. Повар шаманит всуе
и молчит, зарраза, о чём бы его не спросишь.
Прибивает байдарку. В байдарке плывёт Везувий,
и с его башки осыпаются абрикосы.
Угостить бы его бутербродом - да снова - маслом...
Это руки дрожат - то ли пью, то ли всё ж старею,
как и крыса моя - со слезами лишь точит лясы.
Не бежит никуда. Охраняет вовсю Помпею...
Может, завтра - в рубильник - хлоп - и всё чики-пики?
Может, завтра - мы в жертву мерфи всех - как баранов?
....а в прозрачной банке - надежды - последний пикуль.
А в стакане воды - рядовой Половина ранен...
Нелегкое дело писательский труд –
Живешь, уподобленный волку.
С начала сезона, как Кассий и Брут,
На Цезаря дрочишь двустволку.
Полжизни копить оглушительный газ,
Кишку надрывая полетом,
Чтоб Цезарю метче впаять промеж глаз,
Когда он парит над болотом.
А что тебе Цезарь – великое ль зло,
Что в плане латыни ему повезло?
Таланту вредит многодневный простой,
Ржавеет умолкшая лира.
Любимец манежа писатель Толстой
Булыжники мечет в Шекспира.
Зато и затмился, и пить перестал –
Спокойнее было Толстому
В немеркнущей славе делить пьедестал
С мадам Харриет Бичер-Стоу.
А много ли было в Шекспире вреда?
Занятные ж пьесы писал иногда.
Пускай в хрестоматиях Цезарь давно,
Читал его каждый заочник.
Но Брут утверждает, что Цезарь – говно,
А Брут – компетентный источник.
В карельском скиту на казенных дровах
Ночует Шекспир с пораженьем в правах.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
