Аве, железо...
Железом твоим укушенная в уголок
губ, принимавших рот твой и слова солёные (на беду),
падаю - словно снега беленький уголёк -
и воля моя заплетается в хищном льду.
Вера моя задыхается в розовой полынье,
в поле карликовых обид, разевающих львиный зев...
Вера моя беленой наливается, беленей
чудищей всех-всех-всех -
чудищей, таких детскеньких - до нельзя,
неправильных, увеченных - до юродств...
Голова моя, непокрытая мёртвая стрекоза,
карамельно влипается в звонкую зимью ось
земли, на которой (аве которой!) - мы -
распоротые, разбитые крови пряж
старушек морщинистых, цвета плодов хурмы -
напитываем божественный карандаш,
простой, как серый угол оплывших губ,
простой, как два несчастья квадратных туч...
И он рисует цветом на горстке круп
жемчужно-снежных луч - укусивший луч
за точку "вера" - в карликовых божков
в тулупах стеблей длинношеих под зевом львов...
на розовый мизинец подземных смол,
впитав которые, можно - хоть на войну,
на чёрный лоскут, что выгрызла солнце-моль
на шубе города...
Падаю в эту внутрь...
А ты, мой хороший (аве тебе!) - кусай! -
железом рта - в рот-разорванный-уголок...
На вере моей задыхается стрекоза,
но с каждым укусом в ней воскресает бог.
Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести -
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!
Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.
Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки -
Я тебя никому не отдам!
Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?
Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
