Нет на просторах сети никого, ничего,
кто бы и что бы погладило мягкою лапой,
просто сказало, что всё замечательно, вот
так и достало хорошее что-то из шкапа...
Шкап это недра, копать и копать – не найти
нечто искомое, только – скелеты и тайны
будут встречаться порой на тяжёлом пути
в прочном дубовом нутре вперемешку, случайно.
Новый (почти) достаю чесучовый костюм,
шёлковая чесуча холодит и волнует,
пахнет ветрами и солью, и песнями Сью,
и нафталином… и даже чуть-чуть поцелуем.
Следом за ним – невесомое платьице фей,
блёстки поблёкли, но Солнце играет местами
на полувыцветшем детстве: в забытом кафе
девочка ест монпансье за большими цветами.
Там, за завалами разных одежд, вдалеке
тихо шагает со скрипом туда и оттуда,
ночью выходит размяться за дверь налегке
очень лохматое, тёмное Шкапное Чудо.
Гладит дубовые стены шершавой рукой,
может быть лапой (не видно из-под одеяла),
шумно вздыхает и вдруг оборачива… ой!
- Фу, пронесло! – По спине паучком пробежало.
Вот бы сдружиться со Шкапным, и в недра чудес
смело полезть, открывая замки и коробки,
мерить века сквозь батистово-плюшевый лес,
соизмеряя свой век непомерно короткий.
Я бы мороженку (честно!) ему отдала
за разрешение рыться в волшебных завалах,
мама богатства любые за то отдала,
молодость чтобы вернуть, прямо так и сказала!
Лучше сама отыщу эту молодость там
(где ей ещё находиться? Конечно же в шкапе!),
а на богатства поедем в далёкий Китай
или Европу исследуем с мамой и папой.
Буду искать и найду, вот такой разговор!
Мамину уберегу достояния груду.
-Бить-колотить, коль случился такой коленкор, –
– он говорит, – то пойдём и отыщем приблуду.
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
