Золотистые ящерки в белом песке под травой…
Невидимочки-пальчики ветра… Рыжинка в воде…
Чернотенные пальмы ветристо трясут головой
над ожогами вечного лета на вечной тебе…
Это – мельница солнца из сахара делает боль…
Это – мельница в камне – все горести вытравит в бель…
Это – тропики, детка, – как птица, звенят над тобой
о расслоенный воздух кокосовый…
Спеешь ли?
Спей! –
над водой-бирюзой, на чью спину слетают с кустов
жёлто-розово-белых – реснички (загадывай цвет!),
под листом серебристым и сломанным жёлтым листом,
меж колибри, не видимых в тёплой нектарной пыльце,
собирая в «до нитки….» смешки торпливых дождей,
видя хлопок, растущий на «Мамушках» в пятую ширь…
Поспевай, как моллюск – на мангале, – рыжей и рыжей!
Поспевай – обгоревшую кожу на ветер транжирь!
…волдыри на лице или ящерно-плачущий лоб…
Подбородочек солнца, целующий Дьявольский мост…
Как минуты баюкают свой первозданный галоп!
Как всё медленно тянется к небу – в разжаренный рост! –
к белым-белым – на чёрном, и к пальмовым дредам – на чё…,
к двухкопеечной булочке лунной – помельче, чем моль!
Но под ней чёрным мельникам тропиков петь – горячо,
но под ней зверь-печаль – домовёнок косматый ручной –
спит за пазухой крепко и ящеркам крутит хвосты
в ананасовом сне, жёлто-жёлтом – до зависти дня
с ярко-солнечной грудкой…
Как ночь неустанно хрустит
перекличками трав на ушной перепонке!..
Тень на
темноте непослушает телу – за сахаром в сад
невидимок дождливых и дымчатых пальчиков пальм
удирает от северных мыслей…
…все горести спят.
Вот и ты спи – как выжатый в ромову кровушку – лайм,
как морской птеродактиль, в волну окунающий киль,
как дорожка – в ногах теплодушных кофейных теней…
Это – тропики, детка…
Ожогом лицо намыль –
чтоб хоть что-нибудь было привычное – «побольней».
Мы целовались тут пять лет назад,
и пялился какой-то азиат
на нас с тобой — целующихся — тупо
и похотливо, что поделать — хам!
Прожекторы ночного дискоклуба
гуляли по зеленым облакам.
Тогда мне было восемнадцать лет,
я пьяный был, я нес изящный бред,
на фоне безупречного заката
шатался — полыхали облака —
и материл придурка азиата,
сжав кулаки в карманах пиджака.
Где ты, где азиат, где тот пиджак?
Но верю, на горе засвищет рак,
и заново былое повторится.
Я, детка, обниму тебя, и вот,
прожекторы осветят наши лица.
И снова: что ты смотришь, идиот?
А ты опять же преградишь мне путь,
ты закричишь, ты кинешься на грудь,
ты привезешь меня в свою общагу.
Смахнешь рукою крошки со стола.
Я выпью и на пять минут прилягу,
потом проснусь: ан жизнь моя прошла.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
