... кто спросил бы, как быть негромко и не-быть - громко? Как смывать с лица оттенки, татуировки, плоскогрудой любви загогулины или тропки неуверенной и умеренной "Не живу"? Мы хотим быть моделями - худенькими, простыми, - чтобы нас, прошедших трубы часов и дыма в одиночестве, безлицые херувимы нарядили в снежинки первые и траву, от которой пахнут веснушками щёки марта...Мы хотим носить каблуки, как несут гепарды жменьку ветра в когтях, как тысячи ниагар до туристов доносят капельки холодов...
Мы хотим хотеть - друг друга и завтр высоких, но идём с коробкой, сыпем вперёд песок и улыбки прозрачно-бесцветный ажурный зонтик раскрываем за спину, где тлеют колоссы дров...
"Впереди" - как горб, парашютный заслон без "дёрга" - за спиной, в уме - контакты больниц и моргов для желаний быть, в рюкзаках - бич для лютой порки наших детств, которых не вышло преодолеть... Вот такой "портрет в массовке" - обычных, милых, всеоблизанных, засоленных, как в текиле - огурцы-плебеи...
Смотаны в шарфик жилы.
Стёрты родинки.
Спокойствие-пистолет -
к ободку ресниц приставлен. Щекотно пулям...
Мы себя надули, лопнули, обманули! Мы на терпких правилах, треснувших, как ходули, до угла пытаемся - с поднятой головой! - доползти...
Но так не хочется...
Самоворы!
Самоварно блещем.
Соло хороним в хоре.
Забиваемся в таблички, как в крысьи норы, где земли не видно:
мумия корневой волосинки ромашки в талой таблетке реет хмуревестником, печалька под телогреем задыхается...
Рыбёшками слёз-мокрелей, - дохлых-дохлых, - наевшись, гномики под щекой вспоминают о том, какая лафа - хотелки!..
Пишут пост султану...
...плачет во сне побелка над телами мёртвых по жизни... Внутри Акеллка мимо стенки белой юно-седой башкой машет в промах...
Приходят в гости (украдкой) в память запах мяты, веснушек мартовских, смех с шипами чайной розы, змеится хвостиком над ветрами сгусток боли - за брата, милого, стариков...
И от этого, тусклые, низкие мельничишки, рвёмся к старым желаниям девочек и мальчишек - убивать себя, чтоб жилось, чтоб на ветре вышить своей кровью шипящей - воздух, который - кровь...
И человек пустился в тишину.
Однажды днем стол и кровать отчалили.
Он ухватился взглядом за жену,
Но вся жена разбрызгалась. В отчаяньи
Он выбросил последние слова,
Сухой балласт – «картофель…книги… летом…»
Они всплеснули, тонкий день сломав.
И человек кончается на этом.
Остались окна (женщина не в счет);
Остались двери; на Кавказе камни;
В России воздух; в Африке еще
Трава; в России веет лозняками.
Осталась четверть августа: она,
Как четверть месяца, - почти луна
По форме воздуха, по звуку ласки,
По контурам сиянья, по-кавказски.
И человек шутя переносил
Посмертные болезни кожи, имени
Жены. В земле, веселый, полный сил,
Залег и мяк – хоть на суглинок выменяй!
Однажды имя вышло по делам
Из уст жены; сад был разбавлен светом
И небом; веял; выли пуделя –
И все. И смерть кончается на этом.
Остались флейты (женщина не в счет);
Остались дудки, опусы Корана,
И ветер пел, что ночи подождет,
Что только ночь тяжелая желанна!
Осталась четверть августа: она,
Как четверть тона, - данная струна
По мягкости дыханья, поневоле,
По запаху прохладной канифоли.
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
