Мне приснилось, что год прошел. Ну, почти что год...
Что расцвел родник и вышли деревья к морю.
Солнце рыбкой билось в белый прозрачный шелк
облаков, спустивших с плеча свои сети-воры.
Ты был ими не связан, и снился, как снится дом,
где в коричневой роще столовой играют в прятки
и цок-цоки бокалы, и радуга спит с котом,
словно суп - с поварешкой. И память-морковь на грядке
в небесах так дозрела, что выдохнуть - и сорвать,
и соврать неуклюже, что не было казни-козни...
И смотреть, как слова - летучие острова -
превращаются в самый незыблемый в небе остров.
Но потом он поплыл...
В повозке.
В хвосте осла.
В дождевой руке зло-мая...
Ломалось утро,
словно спичка - в дрожащих...
В календаре лиса
прикрывала число, как птенчиков - черной грудкой...
И был воздух черен, как сдавленный в трубах рык.
И пятнились шерстинки суток, как леопарды.
И сидели рядом: тюремщик, мясник, родник
и свинцовая женщина, вдетая в черный фартук...
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.