И встать я не встаю,и спать не спится...
И так проходит ночь,и утро настает,
Все говорят: "Весна..."А дождь не устает -
Все продолжает литься! -
И я с тоской смотрю,как он
идет...
Аривара Нарихира
охотник за слезами
выжимает
из сиськи тучи
ливень
и
сквозь марлю
процеживает –
в древние сосуды
приречных глин
и глин в кубах бетонных.
охотник знает –
он прожил так долго,
что знает всё:
распустятся фиалки
в сосудах
и запахнут
зло и сыро,
забьются в стенки,
с просьбой
запахнуть их
халатом
из китайских тяжких
истин
о том, что всякий день
уходят воды,
о том,
что твердь и небо –
разделимы,
но делают
одно и то же,
то есть,
они – одно,
и плакать – ни к чему…
….подстреленная белка ночи
жёлудь,
как сердце,
держит лапками,
в кровавых
рассветных нитях.
раненая лошадь
утра
роняет солнце,
на котором,
как на седле,
лежит лепилец глины…
растерзанная львица дня
охоту
на антилопу вечера
отринет,
но антилопа бросится
к ущелью
ночных опасных звуков
сдуру, словно
старуха –
в молоко – омолодиться…
но все картины разрезает дождь.
но все картины
перехода ночи
в бессмертный день,
и умиранья солнца
стирает дождь,
процеженный сквозь марлю
в сосуды древних
новых человечков.
охотник знает:
этот дождь застрянет
в огромных мышеловках глаз,
закрытых
наполовину:
так, что видно красный
оттенок
и бессилие фиалок –
платочных,
целлюлозных,
понарошных
утешников-
утешниц…
…встать?..
…не встать?..
не спится…
дождь…
с котомкой,
словно нищий,
бредёт сквозь марлю
сдавленных мгновений,
часов и дней,
пропахших
звёздным соком,
полынью
и слезами
ослеплённых,
швыряющими камни в слабость,
влажно
стекающую с призраков- сосудов
любви,
пути,
страдания,
песка….
и дождь идёт…
в закрытых мышеловках
прозрачных глаз…
растерянный любимый
даёт цветок любимой,
чтобы гномы
спокойствия
по лестнице цветочной
вскарабкались
на уголок подушки
и врачевали:
белку,
лошадь,
львицу,
а главное –
любимых, что платками
фиалковыми
дребезжат от стука
по стёклам – капель…
глупенький охотник,
что сделаешь им?
сдайся!
…всякий день
уходят воды
в лабиринты тверди,
уходят воды
в пустоцветья неба,
уходят воды
в невесомость глины, –
и мы растём
из этих ушлых вод.
растём – и таем,
видя неделимость
земли и неба,
плача безоружно
и гладя ливень
горький
по изгибам
груди и горла –
нежно и дворуко,
с улыбкой –
белкам,
солнцу,
глине,
нам,
пропащим,
растворившимся
в капкане
четырёхглазом…
сцеживая с тучи
последний мёд –
янтарный мёд потопа,
смеётся он,
охотник за слезами.
он сыт.
и мы –
одно.
Видишь, наша Родина в снегу.
Напрочь одичалые дворы
и автобус жёлтый на кругу —
наши новогодние дары.
Поднеси грошовую свечу,
купленную в Риге в том году, —
как сумею сердце раскручу,
в белый свет, прицелясь, попаду.
В белый свет, как в мелкую деньгу,
медный неразменный талисман.
И в автобус жёлтый на кругу
попаду и выверну карман.
Родина моя галантерей,
в реках отразившихся лесов,
часовые гирьки снегирей
подтяни да отопри засов,
едут, едут, фары, бубенцы.
Что за диво — не пошла по шву.
Льдом свела, как берега, концы.
Снегом занесла разрыв-траву.
1988
2
И в минус тридцать, от конфорок
не отводя ладоней, мы —
«спасибо, что не минус сорок» —
отбреем панику зимы.
Мы видим чёрные береты,
мы слышим шутки дембелей,
и наши белые билеты
становятся ещё белей.
Ты не рассчитывал на вечность,
души приблудной инженер,
в соблазн вводящую конечность
по-человечески жалел.
Ты головой стучался в бубен.
Но из игольного ушка
корабль пустыни «все там будем» —
шепнул тебе исподтишка.
Восславим жизнь — иной предтечу!
И, с вербной веточкой в зубах,
военной технике навстречу
отважимся на двух горбах.
Восславим розыгрыш, обманку,
странноприимный этот дом.
И честертонову шарманку
во все регистры заведём.
1990
3
Рождение. Школа. Больница.
Столица на липком снегу.
И вот за окном заграница,
похожа на фольгу-фольгу,
цветную, из комнаты детской,
столовой и спальной сиречь,
из прошлой навеки, советской,
которую будем беречь
всю жизнь. И в музее поп-арта
пресыщенной черни шаги
нет-нет да замедлит грин-карта
с приставшим кусочком фольги.
И голубь, от холода сизый,
взметнётся над лондонским дном
над телом с просроченной визой
в кармане плаща накладном.
И призрачно вспыхнет держава
над еврокаким-нибудь дном,
и бобби смутят и ажана
корявые нэйм и преном.
А в небе, похлеще пожара,
и молот, и венчик тугой
колосьев, и серп, и держава
со всею пенькой и фольгой.
1992
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
