…как просто спать, когда никто вот-вот
не постучит, не вынырнет из ада
заплечных лестниц, голосящих на
сто тысяч исхудалых голосов!..
чем дольше спать, тем слаще забывать
хозяев, облучаясь пустотою –
без силуэтов,
без химер,
вне зоны
сирен и панов…
щёлкнет за окном
шаманский голубь…
молния чирикнет…
а – всё равно!
не думаешь:
«ко мне?..»
так воскресают из любивших фиги
носить вместо крестов на языке
и повторять одно и то же…
боже!
так – отручают,
отключают от
пульсации букетиков под кожей
и кожи, что всё помнит –
как слепой
всё помнит горсткой пальцев
и надеждой…
и, как слепой –
по чёрточке лицо
облизывает пальцами, не веря,
так вспоминают лапы пустоты,
когда стирают с пустоты кайму
сосуда, заполнявшего собой
сосуд, в котором холодно и страшно,
аквариум, где трупиками рыб
улыбки грели брюшки под зонтом
со сломанной пружиной потолка…
со сломанной пружиною в губе,
познавшей рай – как солнечные зайцы
плясали увлекающе, и их
ажурный лес смущал змеенье рек,
не вспомнить этих зайцев –
тина лишь…
консервы, башмаки и тина – вот и
весь вкус для речки, загнанной в «забыть»
и впавшей в забывание –
как зверь –
не в спячку, а в ранение зимой,
застрявшей в пуле памяти…
круть-верть –
не вытащить…
и – тише… тише… тише
шуршит листва под лапами, когда
пытаются хоть лапы вспомнить, как
их обнимал ушедший…
так с утра
пустышку неба ночь роняет наземь,
но ночь – находит, потому что ночь
в себя вобрала памяти всех тех,
кто с ней делился –
кровью и слезой,
и памятью о крови
и о ночи,
когда щеночком изгнанным завыть
хотелось,
но хозяин подобрал…
разобранным,
оставленным в дымах
домов, ослепших на сосуд, что светит
теплом,
рекой
и лесом,
и зверьём
дремучим
(заблудиться впору в нём!)
так больно – забывать…
но ночь хитра!
и – только контур,
только-только контур
скучания
и памяти,
и пота…
и сон – пустышкой – в рот холодный…
и
пружина надрывается…
и – спят…
не приходите к этим, спящим!
не
нарушьте их покоя поцелуем!
им так спокойно –
как созвездьям рыб,
нацелившим животики в пески…
им так спокойно –
как самим пескам,
приклеенным ко дну:
ни дождь,
ни ветер
их не волнуют в руслах мёртвых рек…
Второе Рождество на берегу
незамерзающего Понта.
Звезда Царей над изгородью порта.
И не могу сказать, что не могу
жить без тебя - поскольку я живу.
Как видно из бумаги. Существую;
глотаю пиво, пачкаю листву и
топчу траву.
Теперь в кофейне, из которой мы,
как и пристало временно счастливым,
беззвучным были выброшены взрывом
в грядущее, под натиском зимы
бежав на Юг, я пальцами черчу
твое лицо на мраморе для бедных;
поодаль нимфы прыгают, на бедрах
задрав парчу.
Что, боги, - если бурое пятно
в окне символизирует вас, боги, -
стремились вы нам высказать в итоге?
Грядущее настало, и оно
переносимо; падает предмет,
скрипач выходит, музыка не длится,
и море все морщинистей, и лица.
А ветра нет.
Когда-нибудь оно, а не - увы -
мы, захлестнет решетку променада
и двинется под возгласы "не надо",
вздымая гребни выше головы,
туда, где ты пила свое вино,
спала в саду, просушивала блузку,
- круша столы, грядущему моллюску
готовя дно.
январь 1971, Ялта
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
