"Однажды я проснулась с ощущением, что стала правнучкой собственной души."
Звездная мантия. М.Павич.
***
День кормит ночь с ладони пустяками,
раскрошенными в мелкие события ,
чтоб сон на лапке почты голубиной
несла она сквозь сомкнутые веки.
Ночь накрывает слезы пятаками,
когда уже исполнены наитья,
и с горечью печали неизбывной,
текут без притяженья в небо реки.
Здесь жизнь и смерть одно большое "если"-
протертое на сгибе карты звездной,
а Моцарт - это чья-то память пальцев,
влекомая на волю всхлипом клавиш.
Здесь ветер пьет остатки чьей-то песни
Обрывки слов, выплескивая в "поздно",
а неизвестность - мудрость белых старцев,
познавших знак равно в "хулишь" и "славишь".
Набором слов, вердикт иносказаний-
трактовка снов, уляжется на плечи
и будет день, и вновь ладонью вечер
толкнёт легонько жернов ожиданий.
***
За дверью, снулой рыбой, тишина
блестящим брюхом остужает воздух,
потоком переменных ожиданий
слегка колышет время плавники.
Гуляют междометий сквозняки,
что рябью разгоняют осязанье,
и кажется отметины на звездах
оставлены, чтоб в эту ночь без сна
вернулся тот, кто уходил однажды
неслышными шагами, осторожно,
как посуху по глади вод тоски,
не оглянувшись, память оставляя.
В заливе ночи тишина живая
ждет терпеливо, что спугнут шаги
её покой, привязанный острожно.
Над ней опять поблёскивает влажно
любовь - на леске тоненькой блесна.
За дверью снулой рыбой тишина.
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.