С небесного, мятежного холста
свинцовых птиц впущу в скворечник сердца.
Мы - поздние весны переселенцы:
по звукам и шагам, из уст в уста.
Бежим? Пока не захлестнула блажь
людских, игольных, тонких пересудов,
пока не превратили в кукол вуду,
пока костер не ведает поклаж
из наших тел… И мне не страшно, милый,
что время сушит весла на корме,
что лето – это памятник зиме,
что «Будет» – приложение к тОму «Было»…
Зато, какой чудесный переплет,
и мы в него заведомо попали.
Мне все равно куда, в какие дали,
летит бумажный этот самолет.
Нам на таможне душу разменяй -
слей две в одну и … выше…неба выше…
А маленький, крылатый негодяй
пусть щурится на скользкой кромке крыши…
На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.
И в легчайшем подпитье являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.
Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.
Я читал ей о жизни поэта,
чётко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.
Целовала меня и любила.
Разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.
Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога
вёз меня молчаливый дебил.
И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
