из цикла "Ушельские хроники. персонаж Блиц-СИ (DAN)"
Рецидив
сноВидение
Ты улыбалась отражению в воде. Я улыбался, продолжая отражаться.
Мы стали ближе на одну из эманаций, когда не в силах отыскать такой предел,
Где отраженья начинают распадаться, что сколько б в воду до безумья не глядел,
Видны лишь только очертанья наших тел, видны лишь только отпечатки наших пальцев,
И состояние болезни и простраций. Приходит время ощутить себя нигде.
На части суши есть твой дом, и ты сама. Ты обозначена на карте просто точкой.
Не разглядеть, не отыскать, а если точно, мы будем долго друг у друга отнимать
Немного жизни, осторожно и построчно, и часть себя, и ожидание письма,
Как безделушку надоевшую - в карман, и наше право быть не просто оболочкой,
А что останется, затем отправим почтой - в одну попытку нисхождения с ума.
Не приходить, не говорить, из сотни «не» какое «не» нас обнимает во спасенье?
Мы возрождаемся без права на движенье, мы словно тени от безжизненных планет,
Такие серые бесформенные тени, которым места нет на нашей стороне,
Им ни при жизни, ни при смерти места нет, без твоего и моего сердцебиенья.
Я улыбаюсь снова нашим отраженьям. Ты отраженьем возвращаешься ко мне…
Я завещаю правнукам записки,
Где высказана будет без опаски
Вся правда об Иерониме Босхе.
Художник этот в давние года
Не бедствовал, был весел, благодушен,
Хотя и знал, что может быть повешен
На площади, перед любой из башен,
В знак приближенья Страшного суда.
Однажды Босх привел меня в харчевню.
Едва мерцала толстая свеча в ней.
Горластые гуляли палачи в ней,
Бесстыжим похваляясь ремеслом.
Босх подмигнул мне: "Мы явились, дескать,
Не чаркой стукнуть, не служанку тискать,
А на доске грунтованной на плоскость
Всех расселить в засол или на слом".
Он сел в углу, прищурился и начал:
Носы приплюснул, уши увеличил,
Перекалечил каждого и скрючил,
Их низость обозначил навсегда.
А пир в харчевне был меж тем в разгаре.
Мерзавцы, хохоча и балагуря,
Не знали, что сулит им срам и горе
Сей живописи Страшного суда.
Не догадалась дьяволова паства,
Что честное, веселое искусство
Карает воровство, казнит убийство.
Так это дело было начато.
Мы вышли из харчевни рано утром.
Над городом, озлобленным и хитрым,
Шли только тучи, согнанные ветром,
И загибались медленно в ничто.
Проснулись торгаши, монахи, судьи.
На улице калякали соседи.
А чертенята спереди и сзади
Вели себя меж них как Господа.
Так, нагло раскорячась и не прячась,
На смену людям вылезала нечисть
И возвещала горькую им участь,
Сулила близость Страшного суда.
Художник знал, что Страшный суд напишет,
Пред общим разрушеньем не опешит,
Он чувствовал, что время перепашет
Все кладбища и пепелища все.
Он вглядывался в шабаш беспримерный
На черных рынках пошлости всемирной.
Над Рейном, и над Темзой, и над Марной
Он видел смерть во всей ее красе.
Я замечал в сочельник и на пасху,
Как у картин Иеронима Босха
Толпились люди, подходили близко
И в страхе разбегались кто куда,
Сбегались вновь, искали с ближним сходство,
Кричали: "Прочь! Бесстыдство! Святотатство!"
Во избежанье Страшного суда.
4 января 1957
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.