Помню далёкое это событие,
Класс был девятый... Да нет же, второй!
Дети с пелёнок способны к открытиям,
С памперсов, то есть. Пелёнки – отстой.
В классном журнале я в списке последняя,
Стало быть, вызвали первой меня,
А за окошком – февральская, летняя,
Хлещет гроза среди белого дня!
Вдруг в ясном небе ка-ак молния грянула!
Дети – под парты, Марь-Ванна – под стол!
Гром, по каким-то неписаным правилам,
Несколько позже до трУсов дошёл...
Марья Иванна немного опомнилась,
И говорит мне с разинутым ртом:
«Вот, объясни: почему прежде молнию
Видим, а гром раздаётся потом?»
И померещилось мне среди грохота,
Вроде, Хоттабыч висит на стене
В рамке портрета Толстого, и шёпотом,
В уши бормочет нелепицу мне.
Как под гипнозом за ним повторяю я:
«Первыми молнию видят глаза,
Гром же доходит до нас с опозданием,
Ибо до уха длиннее стезя».
И – тишина... После шока повального
Стали «орлы» из-под парт вылезать,
Самой последней из списка журнального,
Марья Иванна поставила "пять".
Ясно, что "пять"! Ведь ещё в детском садике
Слышала точно такой же прикол!
Будто сошёлся ответ в математике!
Ай, да Хоттабыч! Меня не подвёл!
Я с той поры на детсадовских праздниках,
Вместо Чуковского в рамке вишу,
(Что ему зря пропадать-то в запасниках?),
Верный ответ подскажу малышу!
Неправо о стекле те думают, Шувалов,
Которые стекло чтут ниже минералов.
Ломоносов
Солдат пришел к себе домой -
Считает барыши:
"Ну, будем сыты мы с тобой -
И мы, и малыши.
Семь тысяч. Целый капитал
Мне здорово везло:
Сегодня в соль я подмешал
Толченое стекло".
Жена вскричала: "Боже мой!
Убийца ты и зверь!
Ведь это хуже, чем разбой,
Они помрут теперь".
Солдат в ответ: "Мы все помрем,
Я зла им не хочу -
Сходи-ка в церковь вечерком,
Поставь за них свечу".
Поел и в чайную пошел,
Что прежде звали "Рай",
О коммунизме речь повел
И пил советский чай.
Прошло три дня, и стал солдат
Невесел и молчит.
Уж капиталу он не рад,
Барыш не веселит.
А в полночь сделалось черно
Солдатское жилье,
Стучало крыльями в окно,
Слетаясь, воронье.
По крыше скачут и кричат,
Проснулась детвора,
Жена вздыхала, лишь солдат
Спал крепко до утра.
В то утро встал он позже всех,
Был сумрачен и зол.
Жена, замаливая грех,
Стучала лбом о пол.
"Ты б на денек,- сказал он ей,-
Поехала в село.
Мне надоело - сто чертей!-
Проклятое стекло".
Жена уехала, а он
К окну с цигаркой сел.
Вдруг слышит похоронный звон,
Затрясся, побелел.
Семь кляч влачат по мостовой
Дощатых семь гробов.
В окно несется бабий вой
И говор мужиков.
- Кого хоронишь, Константин?
- Да Глашу вот, сестру -
В четверг вернулась с имянин
И померла к утру.
У Николая помер тесть,
Клим помер и Фома,
А что такое за болесть -
Не приложу ума.
Настала ночь. Взошла луна,
Солдат ложится спать,
Как гроб тверда и холодна
Двуспальная кровать.
И вдруг ... иль это только сон?-
Идет вороний поп,
За ним огромных семь ворон
Несут стеклянный гроб.
Вошли и встали по стенам,
Сгустилась сразу мгла,
"Брысь, нечисть! В жизни не продам
Толченого стекла".
Но поздно, замер стон у губ,
Семь раз прокаркал поп.
И семь ворон подняли труп
И положили в гроб.
И отнесли его в овраг,
И бросили туда,
В гнилую топь, в зловонный мрак,
До Страшного суда.
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
