Павел Сергеевич жил одной мыслью, а мысль жила с ним, и когда-то оба решили, что прекрасно смотрятся как семейная пара, овладевая друг другом. Чтобы мысль совершенно не заняла всё мысленное пространство, Павел Сергеевич иногда мысль поколачивал ей же во благо, ибо, как говорят в народе – бьёт, значит любит.
И в некоторое время Сергеевич решился установить в своей безликой комнате качели. Люстры никогда не было, поэтому мужчина лихо зацепил стыренный с детской площадки мини-аттракцион на крюк под потолком. Жилище засияло от вторжения чуждого, но почему-то экстравагантного, по мнению хозяина, элемента.
Элемент хоть и скрипел ржавыми цепями и едва умещал в себе порядком раскормленный зад Сергеевича, но потрясающе справлялся с героическими обязанностями. Павел Сергеевич, взгромоздясь после тяжкой изнурительной работы дворника на качели, выколачивал из головы мысль. А мысль была нехорошая – не давала ему уснуть, заставляла облепливаться толстыми лепёшками страха, отжимала из дряблой Павлушиной кожи литры пота и пыталась затаиться вместе с душой в пятках.
Павел Сергеевич среди протяжной придушенной ночи садился в качели, начинал медленно раскачиваться, сгибался пополам, чтобы головой пробить стену и парализовать мысль. Сначала он разбивал голову в кровь, волосы в местах удара клочьями облезли, но выход, откуда мысль могла быть депортирована, не проявлялся.
Тогда Павлуша постепенно увеличил скорость качелей, череп через полгода имел продавленный вид, а скальп стал излучать оттенок прокисшего сливового повидла. И как-то в начале марта лёд, в очередной раз столкнувшийся с атомоходом «Ленин», получил обширную пробоину. Через пробоину потекла вспенившаяся жидкость сероватых отблесков, и Павел Сергеевич свалился с качелей на пол бестелесым пальто стандартного кроя.
Эксперт-криминалист Василий Мыслежоров аккуратно обмакнул язык в клейкие разводы, плывшие по обоям, и ощутил покалывание сначала в пятках, потом в незаросшем темечке. «Как она грациозна, молниеносна, гениальна» - шевельнулась мысль в голове Василия, и он с интересом и роковым влечением посмотрел на качели, которые потолок беззвучно раскачивал, постепенно увеличивая скорость.
Картина мира, милая уму: писатель сочиняет про Муму; шоферы колесят по всей земле со Сталиным на лобовом стекле; любимец телевиденья чабан кастрирует козла во весь экран; агукая, играючи, шутя, мать пестует щекастое дитя. Сдается мне, согражданам не лень усердствовать. В трудах проходит день, а к полночи созреет в аккурат мажорный гимн, как некий виноград.
Бог в помощь всем. Но мой физкультпривет писателю. Писатель (он поэт), несносных наблюдений виртуоз, сквозь окна видит бледный лес берез, вникая в смысл житейских передряг, причуд, коллизий. Вроде бы пустяк по имени хандра, и во врачах нет надобности, но и в мелочах видна утечка жизни. Невзначай он адрес свой забудет или чай на рукопись прольет, то вообще купает галстук бархатный в борще. Смех да и только. Выпал первый снег. На улице какой-то человек, срывая голос, битых два часа отчитывал нашкодившего пса.
Писатель принимается писать. Давно ль он умудрился променять объем на вакуум, проточный звук на паузу? Жизнь валится из рук безделкою, безделицею в щель, внезапно перейдя в разряд вещей еще душемутительных, уже музейных, как-то: баночка драже с истекшим сроком годности, альбом колониальных марок в голубом налете пыли, шелковый шнурок...
В романе Достоевского "Игрок" описан странный случай. Гувернер влюбился не на шутку, но позор безденежья преследует его. Добро бы лишь его, но существо небесное, предмет любви - и та наделала долгов. О, нищета! Спасая положенье, наш герой сперва, как Германн, вчуже за игрой в рулетку наблюдал, но вот и он выигрывает сдуру миллион. Итак, женитьба? - Дудки! Грозный пыл объемлет бедолагу. Он забыл про барышню, ему предрешено в испарине толкаться в казино. Лишения, долги, потом тюрьма. "Ужели я тогда сошел с ума?" - себя и опечаленных друзей резонно вопрошает Алексей Иванович. А на кого пенять?
Давно ль мы умудрились променять простосердечье, женскую любовь на эти пять похабных рифм: свекровь, кровь, бровь, морковь и вновь! И вновь поэт включает за полночь настольный свет, по комнате описывает круг. Тошнехонько и нужен верный друг. Таким была бы проза. Дай-то Бог. На весь поселок брешет кабыздох. Поэт глядит в холодное окно. Гармония, как это ни смешно, вот цель его, точнее, идеал. Что выиграл он, что он проиграл? Но это разве в картах и лото есть выигрыш и проигрыш. Ни то изящные материи, ни се. Скорее розыгрыш. И это все? Еще не все. Ценить свою беду, найти вверху любимую звезду, испарину труда стереть со лба и сообщить кому-то: "Не судьба".
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.