Позвонил из городской библиотеки Сергей Анисимов.
- Мы тут опрос проводим среди читателей и писателей города. Какая у вас любимая в детстве сказка?
- "Колобок",- не раздумывая сказал я.
- Да полно...Как-то не серьезно...Может взять более старший возраст...
- Я всегда любил "Колобок", - настаивал я на своём. И вот почему.
В детстве мне очень нравился "Колобок". Нравился тем,что он от всех уходил,а я был из тех детей,которые любили путешествовать без опеки взрослых...
И если меня не выловили утром у порога дома,то значит надо было искать в соседнем лесу,куда я сбегал со двора...Чуть замешкается бабушка в огороде,а меня уже и след простыл.Как Колобок - я от бабушки ушел,я от...Трудно представить,чем могли закончиться мои лесные путешествия,но меня всегда возвращали домой соседи...
И еще, своим детским умом я посчитал Колобка бессмертным! Об этом написал когда-то в эссе "ПОЭТОВ МЕРТВЫХ НЕТ". Вот отрывок:
"Я, например, ощутил дыхание смерти в четыре года и втайне горько плакал несколько ночей подряд, представляя то далёкое время, когда меня не будет. Представлял не саму мою смерть, о ней мне и поныне ничего не известно, а время, в котором меня уже нет. Оно мне казалось страшным, невыносимым, пугающим своей пустыней моей пустоты. И впервые крохотной, неокрепшей детской душой я ощутил злое чувство зависти к Богу, в существование которого меня уже посвятили взрослые. К тому Богу, который вечен, потому что у него, как мне тогда казалось, нет сердца. Тогда я с детской непосредственностью чётко осознал, что смерть таится именно в сердце. Когда она его останавливает, то человек перестаёт жить. И я решил для себя главную проблему борьбы со смертью: нужно быть без сердца, как Бог, только тогда тебе обеспечено бессмертие. И ещё, как мне казалось, один персонаж в моей короткой жизни был без сердца. Я дошёл до этого детским умом, поскольку других сказочных персонажей без сердца ещё не знал. А без сердца, как я догадывался, был известный сказочный персонаж - Колобок.Потому, что ему бабка слепила только голову, поскольку на большее муки не хватило. А сердце, я уже чётко это усвоил, может находиться только в туловище. И Бога, благодаря сказке, я теперь представлял в виде Колобка. Такие мысли о будущем меня пугали, было страшно-страшно, но стало и смешно. И смехом я переборол ужас, хотя именно с тех пор меня никогда не оставляла мысль, что моя личная смерть всегда рядом, всегда внутри меня, такая маленькая, крохотная, но как её много даже для одного человека, ставшего, как я, большим- пребольшим."
Вот почему сказка "Колобок" была и остаётся моей любимой до сих пор! Этот странный персонаж помог мне рано понять философию жизни.Даже, несмотря на то,что жизнь славного Колобка оборвалась в пасти хитрой лисы! Но я еще путешествую,хотя уже чаще на диване перед телевизором...
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
III
Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.
IV
Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.
V
Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,
зимней ночью в сырой стране.
VI
Рождество без снега, шаров и ели,
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне - ее одну.
VII
Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!",
в плеске зеркал захлебнуться рад.
VIII
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
IX
Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, - и, как чорт Солохе,
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.
X
Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре и гоек,
и города, где стопа следа
XI
не оставляет - как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю -
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю".
XII
Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
XIII
Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то "никуда", задержаться в коем
мысли можно, зрачку - нельзя.
XIV
Там, за нигде, за его пределом
- черным, бесцветным, возможно, белым -
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
1973
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.