Воды жёлтого Меконга помнят белый лёд Тибета,
пробираясь через джунгли –
размывают берега и несут в себе дельфинов,
лодки, рыбу, брёвна, ветки…
дельтой Девяти Драконов – выливаются в моря.
Липкая жара Сайгона, влажным потом обливает,
закипают перекрёстки,
мотороллеры гудят, что на них – «всего два места!»,
а сайгонцам не помеха:
словно кисти винограда, дружно семьями висят.
Подпирают крылья пагод, лупоглазые драконы,
малахитовые жабы –
просят небо о дожде. Щепки сладких благовоний
сетью дыма славят Будду,
золотые черепахи – размышляют о судьбе.
Вдаль бредут шафранной цепью босоногие монахи,
бритостью голов мелькают,
как бильярдные шары. Солнце – длинными лучами,
словно кием, подгоняет,
загоняя в лузы келий, для спасенья от жары.
Время движется к обеду – углями чадят жаровни,
солнце сушит на верёвках,
неизвестных глазу рыб. Обнажённые моллюски,
на ладонях перламутра
раздражают взор голодный – так и хочется слизнуть!
Музыка вьетнамской речи льётся в уши иноземца,
искушает плоть, на вздохе –
непонятная еда. На серебряных подносах,
фрукты поедают осы,
из дырявого кокоса льётся вкусная слеза.
Ночь внезапно накрывает и скользит летучей мышью,
шелестит травою пряной,
дышит скудною росой, а Меконг течёт привычно,
и, сливаясь с темнотою
в сутки изменяет дважды, тьме... то с солнцем, то с луной.
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.