Воробей, перелетающий середину Киева, прикусывает клюв. Колет
крылья – туман (вирусный), брюшко – вассаловы поцелуи.
Там, внизу – инерция (отец – серп, мать-её-молот) –
с этой инерцией носятся аки с торбой: на ней и по ней не бунтуют её холуи.
Там, внизу, перекочёвывают в цитрусники драконы –
правда, последний сдох лет пяток назад, и в домах лишь хрустальных чучел
перетирают замшевыми перчатками… говорят, теперь из-за этого даже икон не
находят времени занавешивать и мучить.
Там томятся, словно утки в духовке, неокавказские пленницы
и с каждым ударом градуса тела их всё жарче и зеленее
тел ведьм, перемолотых за столетия в торквемадовых мельницах,
тела Ленина, отдыхающего на выселках Мавзолея.
Им хочется выйти оттуда – с чёрными стягами,
алыми пузырями, малиновыми пилотками, чего там ещё – слезами…
Небесный Марат в медицинской шапочке, окружённый придворными вовкулаками,
предлагает им временно выйти замуж.
Всё это повторяется в звучащих, как вилки, мажорах, в пентатонике тельцА (или всё же – тЕльца),
в изумрудных деревнях, железнодорожной марле…
В наших реках находятся останки пироги то ли Кука, то ли индейцев,
В наших лужах звёзды перегорают бензиновой аморалью.
Инъекция тумана в голову, клизма фактора безопасного риска,
ступающая с завязанными глазами эпидемия, танец теней на вынос –
диско с ди-джеем Павловки, реинкарнация «у меня есть дома рислинг»…
у некоторых, правда, и риса нет.
Но у нас не бунтуют –
Вот он вам, самый цимес
киевских котлет, монотехнических институтов,
бедных Лиз, ворочающихся на блюдце поголубей…
Он роняет в русановские анналы крупицы бунта.
Да толку-то: такие огромные днепровские хари,
такой крошечный воробей…
Время за полночь медленным камнем,
За холодным стеклом ни шиша.
Только мы до утра тараканим,
Насекомую службу верша.
В эту пору супружеской пашней
Рассыпают свои семена
Обитатели жизни всегдашней,
Не любившие нас дотемна.
Разве дома тебя не ругали
За привычку в такие часы
Разминаться по стенке кругами,
Вдохновенно топорща усы?
В эту пору внутри организма
Незакатное пламя бело,
Но, как яркий пример атавизма,
Нелетавшее дремлет крыло.
Не кори, что в ближайшую среду
Тихомолкой в кухонном тряпье
Я с родительской площади съеду,
Изменив тараканьей тропе.
Но, зайдя к тебе прежде за плинтус,
Керосину хлебнуть задарма,
Я от слез неожиданных слипнусь,
И проститься не хватит ума.
Для того ли мы дни раздарили,
Как реликтовый бор под пилу,
Чтобы нас, наконец, раздавили
На чужом пенсильванском полу?
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
