…когда ты плачешь, скрипучие качели под домом на глазах опаснеют –
пробивают новый стеклопакет навязчивыми мотивами:
«здесь был вася», «перезвоню», «в пеньюаре, желательно, в красном»,
«страшно, когда нечего забывать, было бы – забыла бы».
когда ты дрожишь, ограничивая возможные гаваи пиццей и овощными смесями,
понапрасну часами ищешь заточку-дельфинку в последних страничках паспорта,
развешиваешь лисят на ёлках, и лисятам твоим – новогодне весело,
качели скрипят тише.
качели подбирают пассворды
к распятой на весле, которая разыскивает с-веслёнком-мальчика,
которая ходит нечёсаная, охалаченная,
вышивает глаза чёрным, спотыкается о ничейные вдребезг тапочки,
говорит в телефон несвязную несуразную всячину
о том, что чудеса проходят,
но в холодильнике несётся курочка-рябушка –
золотыми рыбками и обручальными пластмассками…
и качели слушают.
и раскачиваются в крымской ракушке,
заставляя шуметь море.
и море шумит непозволительно ласкаво,
заглушая её слова.
опрокидывая скрип качели.
загоняя снег в небо, как тараканов – в щели…
2
может, снег на ботинках, а может быть, снег на ничём.
ирис неба пустила зима на пошив дурачин, и
мне мерещатся просто прощальные клювы, грачино
целовавшие, в «юг» пээмжируя, грудь и плечо,
и булгаковский пёс, оскверняющий сиську двора,
и торговка с морковкой, как снежная баба почти что,
и январские «бризы» в сто всхлипов про «женщина – дышло»,
что по кругу вертели всех баб, словно те – флюгера…
мне мерещится всё – снег на локонах, шепчущий «лён»,
и тв-гайморит, прорывающий виолончелью…
.. а всего-то и было, что вмёрзли в морозы качели,
и кащей-двородержец принёс к ним слезинку и лом.
3
вверх-вниз, тудым-сюдым – ну что вы, что вы! –
не так, как вы изволили решить!
вертеться под медведицей фиговой,
как центы или прочие гроши,
подбрасывать хореи и архивы,
как землю, фонари и облака,
держать, как зло, в руках верёвок гриву,
и тошноту и страхи отвлекать.
тудым-сюдым, сквозь чудеса – в икоту,
с макушек деревянных – и в дрова…
болезнь морская,
вялый лунный котик,
обросший мехом в клетку марваря,
и эти, что мелькают, как литавры, –
перпетуум «медведица-бетон», –
они давно, хронически, летают.
а ты боишься спрыгнуть.
как дитё…
Анциферова. Жанна. Сложена
была на диво. В рубенсовском вкусе.
В фамилии и имени всегда
скрывалась офицерская жена.
Курсант-подводник оказался в курсе
голландской школы живописи. Да
простит мне Бог, но все-таки как вещ
бывает голос пионерской речи!
А так мы выражали свой восторг:
«Берешь все это в руки, маешь вещь!»
и «Эти ноги на мои бы плечи!»
...Теперь вокруг нее – Владивосток,
сырые сопки, бухты, облака.
Медведица, глядящаяся в спальню,
и пихта, заменяющая ель.
Одна шестая вправду велика.
Ложась в постель, как циркуль в готовальню,
она глядит на флотскую шинель,
и пуговицы, блещущие в ряд,
напоминают фонари квартала
и детство и, мгновение спустя,
огромный, черный, мокрый Ленинград,
откуда прямо с выпускного бала
перешагнула на корабль шутя.
Счастливица? Да. Кройка и шитье.
Работа в клубе. Рейды по горящим
осенним сопкам. Стирка дотемна.
Да и воспоминанья у нее
сливаются все больше с настоящим:
из двадцати восьми своих она
двенадцать лет живет уже вдали
от всех объектов памяти, при муже.
Подлодка выплывает из пучин.
Поселок спит. И на краю земли
дверь хлопает. И делается уже
от следствий расстояние причин.
Бомбардировщик стонет в облаках.
Хорал лягушек рвется из канавы.
Позванивает горка хрусталя
во время каждой стойки на руках.
И музыка струится с Окинавы,
журнала мод страницы шевеля.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
