«Разоблачение совершенно необходимо. Зрительская масса требует объяснения» (с)
Чувствую, достанется мне за «разоблачение». Ну, да ладно. Тем более, что и меда будет бочка. Фильм, в целом, имеет полное право быть просмотренным, но восторга не вызывает. Думаете, что я его недооценил? Давайте, разберемся.
Актерская игра
---------------
Восторг (но не в смысле восторг-восторг, а удовольствие от увиденного) у меня только один — добротная игра Цыганова. Перевоплощение из Мастера в Булгакова и обратно происходит легко и естественно. «Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза — никогда! Встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и она замечена, а вы пойманы» — это цитата из МиМ. Не поймал я Мастера — молодец Цыганов! Кстати, по мне, так он мастер (простите за тавтологию) скупой игры — как раз глазами.
Маргарита… Какие же великолепные данные у Снигирь! Просто красавица! Но…. Не Маргарита ни разу. Ведьма, но не влюбленная, а слегка сонная. А, вообще, у меня в голове «сидит» для этого ЛГ образ тезки — Маргариты Тереховой. Вот, кто ведьма, вот, кто любить «во все тяжкие» может! «Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит» — все оттуда же. Да простит меня Юлия!
Воланд. Насколько Терехова мешала мне воспринять Снигирь, настолько Басилашвили помог принять Воланда-Диля. И дело не в том, что Басилашвили плох или хорош. Я, вообще, очень люблю этого артиста. Дело в том, что менее подходящего актера на роль Воланда я не представляю. В моем представлении — Воланд или бесполый ангел или брутально-утонченный не старый (не старый — ключевое) дядечка. В мужском обличье я тут вижу кого-то типа Николсона, Аль Пачино, Де Ниро, Экхарта. Из наших это могли быть Олег Янковский и Нодар Мгалоблишвили. Вот! Янковский — лучший образ! Ну и Диль, «ничё так» — тоже попал в образ. Но… не восторг.
Много ждал от Колокольникова, и он не плох, но чего-то не хватило. Наверное, того, что где-то в глубине он все же Черный Рыцарь — это его настоящая суть, и это должно хоть полунамеком, хоть иногда проклевываться сквозь навязчивое фиглярство. А не было этого. Шут, да и только.
Азазелло… Хм. Без комментариев. У Бортко, если и была какая-то удача в выборе актеров для главных персонажей, так это Филиппенко! (Все равно ведь сравниваешь невольно). Да, еще — Галкин-Бездомный.
И, наконец, последнее… Какого черта не раздели Геллу!
Сценарно-режиссерская задумка и воплощение
-------------------------------------------
Хороший ли фильм? Возможно, лучший из всех, что были… Но… хороший ли? Упс. Не восторг, как говорил. Хотя, стараясь всегда быть объективным, должен признать, что есть отличные решения. Респект за них Михаилу Локшину и сценаристам.
Например, мы видим фильм, где ГГ пишет роман (линия Воланда), в котором он же, ГГ (линия Пилата и Иешуа), пишет (понемногу) исторический роман! Кроме того, реальность, в которой разворачивается действие фильма тоже не наша! Но об этой, последней, чуть позже. Реальности переплетаются, перескакивают одна в другую, вмешивается еще и закадровый голос (что еще одна сущность), и… сделано это неплохо. На мой взгляд, вполне продуманно, не сильно путает неподготовленного зрителя (если таковой имеется), но держит его в тонусе. А если не всяк зритель поймет, то и не важно — лишится он одного слоя, но фильм все равно воспримет. Это понравилось.
А вот сейчас, я уверен, в меня начнут кидать камни, как во времена Иешуа Га-Ноцри (кстати, буквально — Спаситель из Назарета). Мне нравится, как показана футуристическая Москва побеждающего победившего социализма (или коммунизма, как оно там?). Мощно, с размахом и… страшно. Вам нет? Апогей — это воплощенный в реальность Дворец Советов, ради которого, кстати, сносили Храм Христа Спасителя (даже фундамент успели залить, но случилась война). Сильная сцена, когда Маргарита пролетает близко от головы венчающего дворец вождя. Процесс строительства псевдосчастья запущен, он идет, нас не остановить! Нам Воланд по колено, в смысле — море… Для меня это был триггер — отсыл в антиутопию типа «1984», «Бразилии», «Метрополиса». Хотя…
Теперь стилистика… Когда Бекмамбетов «уходил в Голливуд» в «Ночном Дозоре» — это был красивый микст. К тому же это был Голливуд. А вот Локшин, по-моему, ушел прямиком в Нетфликс, причем сразу в Марвел — две ступеньки (невысокие) вниз, если говорить по отношению к МиМ Булгакова. Не подумайте, я с удовольствием смотрю такое, понимая, правда, при этом, что прожигаю время. Но для МиМ хотелось более красивую судьбу. Да не слушайте меня, впрочем. Хоть в каком-то ракурсе этот фильм, наконец, кому-то удался. Да и не МиМ это вовсе, а «по мотивам». Кстати, про последнее. Если говорить и про театральные постановки, то была одна «по мотивам». … у Виктюка. Вот она мне очень понравилась. Стоп-стоп-стоп! Не надо сразу так возмущаться! Любимовский спектакль на Таганке я тоже смотрел, причем, в самом звездном составе. Услышали, да? А вот теперь — можно.
Я понимаю, что уже очень многобукв — пора завязывать, но всего два слова: Анна Друбич. Неплохо. Особенно финальная тема.
«Во всем виновата книга»
------------------------
Может, так? Может тут вечная проблема экранизации? Попса? А, может, быть, и попса. Рингтонами становятся лучшие произведения лучших композиторов. Не все — должна быть мелодика, что «от народа» как бы. Т. е. некий микст, который «и нашим, и вашим». Может, «нашим» не дает покоя то, что и другим он нравится? Внутренняя неуверенность возникает, что ли? А я вот не знаю «наш» я или «ваш», поэтому четко говорю — книга мне нравится. Более того, в юности я ее прочел раза три, дочитывая до конца и тут же начиная снова. А потом в разные периоды жизни снова читал. Впрочем, лет до тридцати. А сейчас боюсь.
Не буду вникать в построение сюжета, приемы и т. д., но не могу не сказать, что почти всем, кому эта книга нравится, она нравится беззаветно до много-раз-перечитывания. И людей таких огромное количество. А это о многом говорит. Есть в ней лекарства от болезней. Как будто Мастер берет все на себя. Или Иешуа? Или Булгаков?
Раз уж про книгу заговорил… В качестве эпиграфа к книге Булгаков взял фразу из «Фауста» Гёте — знаменитый парадокс Мефистофеля:
«Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Эта фраза несколько раз была произнесена в локшинской экранизации. И это тема отдельного большого разговора. Поняли, куда я клоню? Это уже совсем другая история. А напоследок я чуть переделаю коронную фразу-концовку Игоря Волгина: «Читайте и перечитывайте Мастера!». Всех благ!
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
