Мне не нужно ждать твоих писем -
Я читаю тебя губами -
Собирая росу, как с листьев,
Сочиняю опять, не зная,
Как должны звучать и как слышатся
Те слова, что дурманили в прошлом меня.
Пусть мне только ночью пишется -
Вся дрожу, упиваясь твоими словами
Как впервые ты мне ответил
Совершенно. Легко. Неожиданно.
Будто снова меня ты встретил
Через тысячи дней...Невидимой
Лентой связаны воспоминания.
Пусть неявные, будто придуманы,
Завершим ту историю в гавани
Ничего из того не нарушив в ней?
Будет город другим и люди в нём.
Только небо и солнце в свидетелях,
Что мы были когда-то близки с тобой
И тебе приходилось беречь меня.
Голос также звучал и я плакала,
Будто знала, что мы прощаемся,
Но не думала нынче встретиться
И вернуться к тебе нечаянно.
Нет, не я возвратилась, я вспомнила
И ни словом тебе не обмолвилась.
Ты ко мне шёл навстречу и город пел,
Будто вновь обращая нас в молодость.
Нет, не в эту, а в ту — из прошлого,
Как тогда были мы красивы!
Мы любили друг друга...Крохотным
Был любви наш росточек милый...
Будто знали, что среди Вечности
Вновь зажжётся для нас звезда ясная.
Мы не будем рабами беспечности -
Станет тайной воспоминание.
Ты любимым был, я — любимою,
Но теперь не друг с другом мы связаны.
Я с другим, и другая в любимых
У тебя, и росточек маленький.
Мы не станем ломать наши судьбы,
Но лишь мне ты отныне пишешь.
Я вернула тебя из прошлого,
Ты душой и меня теперь слышишь.
Тебе радостно осознание,
Даже счастлив порою бываешь.
Я люблю, как и прежде, тебя
Как тогда, ты об этом знаешь.
Я роняю слезу на порог
Дома Вечности нашей дороги.
Будет кратким наш общий восторг -
Мне так сладко слыть недотрогой.
Ты меня лишь глазами люби,
Напиши мне слова сквозь те годы,
Что искали мы, но не нашли
В наших судьбах. Вешние воды
Как и в тех же стихах, через край
Перелились любовью моею.
Я всё помню, грозный монарх,
И восторженность в сердце лелею
О всеобщности мыслей и слов,
Что рисую сейчас на салфетке.
Целый мир припадёт и у ног
Моих будет стоять карета
Запряжённая вороными.
И ты выйдешь ко мне навстречу,
Увезёшь меня в те былые
Откровенные ночи, и вечер
Станет часом другого рождения.
Ты сонетами вновь опоишь меня
Будешь думать, что я наваждение
Отрешившись от яви, любя,
Мне подаришь свои откровения.
И словами из давнего прошлого
Ты напишешь нашу историю.
Вспыхнет в памяти страсть не пошлая,
Извлечённой из душ категорией.
Я легко и светло улыбаюсь
Буду видеться лучиком ясным
Ты же с кем-то, как в снах сражаясь,
Будешь мне писать о прекрасном
Ты ещё не знаешь об этом,
А я помню уже поцелуй
Наша память не станет секретом.
Обнимай меня в снах. Я люблю тебя.
И пиши. Я та, в сказках которая,
Просыпается только однажды.
Я уже тебе не сторонняя
Ты меня уже помнишь и в каждой
Ищешь будто отрывки какие-то
То ли прошлого, то ли прошедшего
Почерк снова стал прерывистым
Проявляя когда-то ушедшее...
Скоро, скоро будет теплынь,
долголядые май-июнь.
Дотяни до них, доволынь.
Постучи по дереву, сплюнь.
Зренью зябкому Бог подаст
на развод золотой пятак,
густо-синим зальёт Белфаст.
Это странно, но это так.
2
Бенджамину Маркизу-Гилмору
Неподалёку от казармы
живёшь в тиши.
Ты спишь, и сны твои позорны
и хороши.
Ты нанят как бы гувернёром,
и час спустя
ужо возьмёт тебя измором
как бы дитя.
А ну вставай, учёный немец,
мосье француз.
Чуть свет и окне — готов младенец
мотать на ус.
И это лучше, чем прогулка
ненастным днём.
Поправим плед, прочистим горло,
читать начнём.
Сама достоинства наука
у Маршака
про деда глупого и внука,
про ишака —
как перевод восточной байки.
Ах, Бенджамин,
то Пушкин молвил без утайки:
живи один.
Но что поделать, если в доме
один Маршак.
И твой учитель, между нами,
да-да, дружок...
Такое слово есть «фиаско».
Скажи, смешно?
И хоть Белфаст, хоть штат Небраска,
а толку что?
Как будто вещь осталась с лета
лежать в саду,
и в небесах всё меньше света
и дней в году.
3. Баллимакода
За счастливый побег! — ничего себе тост.
Так подмигивай, скалься, глотай, одурев не
от виски с прицепом и джина внахлёст,
четверть века встречая в ирландской деревне.
За бильярдную удаль крестьянских пиров!
И контуженый шар выползает на пузе
в электрическом треске соседних шаров,
и улов разноцветный качается в лузе.
А в крови «Джонни Уокер» качает права.
Полыхает огнём то, что зыбилось жижей.
И клонится к соседней твоя голова
промежуточной масти — не чёрной, не рыжей.
Дочь трактирщика — это же чёрт побери.
И блестящий бретёр каждой бочке затычка.
Это как из любимейших книг попурри.
Дочь трактирщика, мало сказать — католичка.
За бумажное сердце на том гарпуне
над камином в каре полированных лавок!
Но сползает, скользит в пустоту по спине,
повисает рука, потерявшая навык.
Вольный фермер бубнит про навоз и отёл.
И, с поклоном к нему и другим выпивохам,
поднимается в общем-то где-то бретёр
и к ночлегу неблизкому тащится пёхом.
1992
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.