Визг, грохот пилорамы во дворе,
И доски отпадают от бревна,
Душистые опилки носит ветер.
Оттуда, взгляд подняв, они смогли б
Пересчитать пять блещущих вершин,-
Вермонта горы под заходом солнца.
А видят: визг, рычанье, треск и грохот,
Как меркнет свет, как выдержать нагрузку.
Что ни случится: день почти закончен.
Неплохо бы закончить канитель,
И подарить мальчишке полчаса,
Но он ведь не один такой работник.
Пришла в своём переднике сестра,
Сказала: "Ужин". И при слове том,
Пила, как будто знала, что-почём,
Желая ужин, зацепила вдруг,
Конечно, руку. Были мы, казалось
На зрелище публичном. Но рука!
Был первый крик, и горя страшный смех,
Как он качнулся в сторону, подняв
Руки обрубок, как бы сохраняя
Жизнь от разлива. Парень понял всё,
Большой был мальчик, взрослый, чтоб понять -
Конец работе… И, душой ребёнок: -
"Не позволяйте руку отрезать,
Когда приедет врач, скажи сестра!"
Приехал доктор, но руки уж нет...
Врач парня уложил во тьму эфира...
Лежит, дыханье губы шевелит,
Потом, с испугом, потеряли пульс .
Нельзя поверить. Слушают на сердце.
Немного - меньше – ничего! - конец.
Что строить больше там. С тех пор у них
И мёртвый не один, в своих делах.
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
