Я уже никогда не увижу флорентийских сияющих крыш.
В эту жизнь ничего не запишет немигающий, дымный Париж.
И уже никогда, мимолётно, городов, городов, городов
не коснётся душа.
На полотна,
отрисованный праздник углов, кубатуры, пространств, голошенья,
я уже никогда не смогу, положив, получить приглашенье
на своём оглашенном веку
отдышаться над крохотной Темзой, оглянуться в берлинском окне...
В круг забот завернувшему век свой – то и воли, что видеть во сне.
Не видавшему славы и боли – то и горя, что выйдет сейчас.
Просто ворон не выклюет в поле незакрытых в бессмертие глаз,
просто жизнь разойдётся, как прежде, под свистки, мельтешенье и гам,
просто – жить в ежедневной надежде, умирая невидимо там,
где живут и, себя на планете полагая за что-то в ответе,
и надеясь на что-то потом,
умирают безумные дети, укрепясь в заблужденьи святом.
Когда волнуется желтеющее пиво,
Волнение его передается мне.
Но шумом лебеды, полыни и крапивы
Слух полон изнутри, и мысли в западне.
Вот белое окно, кровать и стул Ван Гога.
Открытая тетрадь: слова, слова, слова.
Причин для торжества сравнительно немного.
Категоричен быт и прост, как дважды два.
О, искуситель-змей, аптечная гадюка,
Ответь, пожалуйста, задачу разреши:
Зачем доверил я обманчивому звуку
Силлабику ума и тонику души?
Мне б летчиком летать и китобоем плавать,
А я по грудь в беде, обиде, лебеде,
Знай, камешки мечу в загадочную заводь,
Веду подсчет кругам на глянцевой воде.
Того гляди сгребут, оденут в мешковину,
Обреют наголо, палач расправит плеть.
Уже не я – другой – взойдет на седловину
Айлара, чтобы вниз до одури смотреть.
Храни меня, Господь, в родительской квартире,
Пока не пробил час примерно наказать.
Наперсница душа, мы лишнего хватили.
Я снова позабыл, что я хотел сказать.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
