Притопал апрель и моргает светло
в мое пролетарское рыло,
я пьяный на рельсах склоняю село
и ту, что меня разлюбила.
Да где же тот демон, что рвет языки,
без полиса и канители,-
пусть вместе с гортанью и сердце с тоски
рванет, чтобы брызги летели.
Но это любимцев Мелеты исход,
ударников рифм и размеров,
мне ж Нюркино зелье воспрять не дает,
чума в ее дом и холера.
До станции жечь три нелегких версты,
взыскуя гудок паровозный,
какой я орел, увидала бы ты,
но поздно, любимая, поздно!
От горя такого башкою в сугроб,-
в апреле бухать все же легче,-
ах, чтобы вас всех и меня тоже чтоб
туда, где колхозников лечат.
Но я доползу, я красиво скажу
о том, как страдал и кумарил:
Пол-года не пить! Ведь понятно ежу,
что я- героический парень!
Какая зараза так ставит забор,
что не проползти, не проехать,
вздыхая гляжу на родимый простор
и гаркаю в поисках эха:
"Эй, люди мои, человеки мои,
всплакните о бедном пиите.
Быть может, что в благоприятные дни
я вас воспою, не взыщите.
Ведь как завещал нам товарищ Христос:
«Любите хоть толику ближних!..»
…....
И шапка в крови, словно "венчик из роз",
и щит "Петушки", как из книжки.
.......
Но тихо совсем и пустынно окрест,
ни зверя нигде, ни пророка.
Ох, как ты тяжел поэтический крест,
в сугробе замерзнуть до срока...
/Сэм/ 20.03.2011
