"кто кончил жизнь трагически - тот истинный поэт"(с)
А может, быть неистинным и жить до сотни лет?))
а может )
поник головой прохожий,
присел на скамейку в парке
и выпил бутылку водки
без тоста, в один присест.
погиб в нем поэт хороший,
задира и задавака.
унылый и одинокий,
теперь в нем живет дантес.
не, если в один присест - поэт в нём живёхонек.
способ реанимации поэта?
=)
Просто не надо давать ему засохнуть)
Истину глаголишь :)
Скорее филонит!
ага, я филон ещё тот
Поэт ,искрящийся на бабах!
Он на Багамах не поёт!
Он отдыхает там на крабах,
Сколько судьба ему сдаёт!
Невольно мыльных лет
В аренду!
Или ночной строки
в присядку?
К зачатию стихов,
Как к бренду,
Приступит он
Не по порядку!
(мотает головой) хоть я опять не понял, но чую - истину глаголишь :)
Улыбнуло...
"разумеется" и "конечно" рядом как-то насторожили :-)
вот-вот. не айс этот ваш второй куплет.
хехе. Макс, ты второй уже, кто мне про ето говорит. Сара - уже третья, кто мне про ето говорит. "Разумеется" относится к тому, что отпевать его будут, разумеется, метели. "Конечно" - к тому, что они его, конечно же, отпоют, то есть не станут этим пренебрегать. хехе, ну дайте дурака-то повалять.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт...
Ты скажешь - где-то там на полигоне
Два клоуна засели - Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
- До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик.
И пахло до отказу лавровишней...
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить,
Ведь в беге собственном оно не виновато
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!
Не хныкать -
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
Чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна...
Из густо отработавших кино,
Убитые, как после хлороформа,
Выходят толпы - до чего они венозны,
И до чего им нужен кислород...
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, -
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну.
- Изобрази еще нам, Марь Иванна.
Пусть это оскорбительно - поймите:
Есть блуд труда и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты.
Май - 4 июня 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.