Здесь будет к старым именам
клонить упрямую равнину.
Здесь будет речь наполовину
ясна, и с ночью пополам
здесь будет день сличать без страсти
добро и правду, ложь и зло.
Здесь будет, жёлт и безучастен,
смотреть сквозь вечное стекло
безродный пращур этих, Бога
не различающих, людей.
Здесь будет пасмурность итога
лишать надежды.
На, владей,
цари, забыв про осторожность,
лови неполный взгляд раба!
Как начиналось! Как тревожно,
как искренне клялась толпа!
Где все они теперь?
Оплёван,
стоит один дурак седой,
неколебим в мечте, и снова
трясёт упрямо головой,
не веря ни дрянной натуре,
ни смеху ближних, ни себе.
Опять намерен старый дурень
людей высматривать в толпе,
всё ту же повторять ошибку,
и, в ту же погружаясь брань,
искать в чужом лице улыбку,
как между тьмой и светом грань.
как же Вы прекрасно пишите, Андрей--Петрович! спасибо Вам.
Спасибо, Маша!
Впечатлило. Показалось,однако, чуть тяжеловатым местами.:)
Спасибо, Наташа!
понравилось
на то и утро, что деревья
пора увидеть, и в цвету.
и застывают налету
их лепестки. а птиц напевы
уходят в сон. и там звенят.
там поправляет свой наряд
одна из птиц. но лучше молча,
не размышляя ни о чём,
не думая вообще, и точку
одну найти в окне своём.
вот так блаженство подступает.
цветы горят, а ты кури.
всё остановлено внутри.
там целый мир не бьётся мигом.
там утро кончиться не мо.
и ты уже совсем немой.
но только в вздохом, только с криком.
и утро. ты попал домой.
дом - там, где кресло, там, где книги.
пора вставать, пора уже
быть тем, кто долго спит в душе.
и опуститься на подушку.
и слушать птиц. и долго спать.
и никогда уже не встать.
и утро новое без звука.
деревья б только увидать.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
24 мая 1980
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.