В жару, когда бесчисленны растенья
и память спит, прозрачна как дымок,
почти не отмечаемая тенью,
равно не склонная ни к смерти, ни к движенью;
в жару, когда ты сам равно далёк
и одинаково невидим, как для бога,
так и для выцветшего зренья сатаны,
когда ушедшая отмечена дорога
деревьями, и ближнего отлога
нагретые растенья не видны;
в жару, на поле, в травах, за пределом
добра и зла, где крики певчих птиц
едва слышны, поскольку плотным телом
жара слепящая стекается дебело
в канавы за поле и там, толпой без лиц,
стоит равно далёкая и веры,
и чуткости неверья, где жуков
и бабочек - без счёта и без меры,
и поле вспоминает ясность сферы
и зной в аду, и рай без облаков;
в жару, когда не дать себе напиться -
равно смертельно и бессмертно, всё о том
твердить бесчувственно, что этот мир кругом -
одни молекулы...
... покуда тяжко длится
любовь и ненависть к одним и тем же лицам,
века жары, спешащая синица
и полночь мысли в разуме одном.
Как давно я топчу, видно по каблуку.
Паутинку тоже пальцем не снять с чела.
То и приятно в громком кукареку,
что звучит как вчера.
Но и черной мысли толком не закрепить,
как на лоб упавшую косо прядь.
И уже ничего не сниться, чтоб меньше быть,
реже сбываться, не засорять
времени. Нищий квартал в окне
глаз мозолит, чтоб, в свой черед,
в лицо запомнить жильца, а не
как тот считает, наоборот.
И по комнате точно шаман кружа,
я наматываю, как клубок,
на себя пустоту ее, чтоб душа
знала что-то, что знает Бог.
<1980 - 1987>
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
