Смуглой древностью рыжих цехов
крепко всаженных в заросли ивы
перекинут узор терпеливый
через речку, как десять веков
перекинут был письменный ряд
величайшей у нищих культуры.
Отраженье теряет фигуры,
и глазами голодных горят
иероглифы образной речи
на поверхности мёртвой реки.
Текст июля как жизнь бесконечен
и помечен у каждой строки
то - лохматым древесным отростком,
то - угрюмством прокушенных свай.
Струйки красок с натопленным воском
лягут в летопись, где через край
нищетою помноженной на
дымный корпус июльского зноя
и небес вещество голубое
опрокинута в вечность страна,
для которой история даром,
что ни век, отменяла миры...
Ни сика, ни бура, ни сочинская пуля —
иная, лучшая мне грезилась игра
средь пляжной немочи короткого июля.
Эй, Клязьма, оглянись, поворотись, Пахра!
Исчадье трепетное пекла пубертата
ничком на толпами истоптанной траве
уже навряд ли я, кто здесь лежал когда-то
с либидо и обидой в голове.
Твердил внеклассное, не заданное на дом,
мечтал и поутру, и отходя ко сну
вертеть туда-сюда — то передом, то задом
одну красавицу, красавицу одну.
Вот, думал, вырасту, заделаюсь поэтом —
мерзавцем форменным в цилиндре и плаще,
вздохну о кисло-сладком лете этом,
хлебну того-сего — и вообще.
Потом дрались в кустах, ещё пускали змея,
и реки детские катились на авось.
Но, знать, меж дачных баб, урча, слонялась фея —
ты не поверишь: всё сбылось.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
