Твердила: деревья машут – и дует ветер;
твердила: в белом нет ни конца, ни края;
и в сказки верят листья, коты и дети,
а в белое вышла в марте соседка Рая.
Я ей молчал о том, что я тоже – листья;
я ей молчал: коты – это та же мантра,
вот только дети рисуют ее не кистью:
глазами; смеялась, злилась, винила Канта
за трансцендентный бред, за мигрень, кастрюли;
за то, что небо смотрит глазами всеми
в синяк соседа, который – «дерьмо из пули»
наоборот; что спит головой на север.
Я говорил: да, Кант, да, законы – дышло;
да, в кой-то срок зима, да и та сырая,
а сам молчал, что вчера она тоже вышла…
Все удивлялся: в белом… конца… и края…
Ордена и аксельбанты
в красном бархате лежат,
и бухие музыканты
в трубы мятые трубят.
В трубы мятые трубили,
отставного хоронили
адмирала на заре,
все рыдали во дворе.
И на похороны эти
местный даун,
дурень Петя,
восхищённый и немой,
любовался сам не свой.
Он поднёс ладонь к виску.
Он кривил улыбкой губы.
Он смотрел на эти трубы,
слушал эту музыку .
А когда он умер тоже,
не играло ни хрена,
тишина, помилуй, Боже,
плохо, если тишина.
Кабы был постарше я,
забашлял бы девкам в морге,
прикупил бы в Военторге
я военного шмотья.
Заплатил бы, попросил бы,
занял бы, уговорил
бы, с музоном бы решил бы,
Петю, бля, похоронил.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
