Вроде годы пусты, а весомей багаж,
И сегодня тащить тяжелей чем вчера.
Не пропьешь и бродягам его не раздашь –
У самих выше крыши такого добра.
В беспорядке дорог, у завядших костров
Не пропал, и не смыли за борт корабли,
Не стряхнули верблюды с суконных горбов,
И не сжег самый солнечный город земли.
Но когда-нибудь в людном аэропорту
Повезет. Я забуду его у табло.
И почуяв отходов души наркоту
Полицейский терьер зарычит тяжело.
Ну а я полечу как тогда – налегке:
Посошок в животе, рюкзачок на спине,
Шорты, майка и доллар зажат в кулаке.
И папаша Альцгеймер на той стороне.
Когда я утром просыпаюсь,
я жизни заново учусь.
Друзья, как сложно выпить чаю.
Друзья мои, какую грусть
рождает сумрачное утро,
давно знакомый голосок,
газеты, стол, окошко, люстра.
«Не говори со мной, дружок».
Как тень слоняюсь по квартире,
гляжу в окно или курю.
Нет никого печальней в мире —
я это точно говорю.
И вот, друзья мои, я плачу,
шепчу, целуясь с пустотой:
«Для этой жизни предназначен
не я, но кто-нибудь иной —
он сильный, стройный, он, красивый,
живёт, живёт себе, как бог.
А боги всё ему простили
за то, что глуп и светлоок».
А я со скукой, с отвращеньем
мешаю в строчках боль и бред.
И нет на свете сожаленья,
и состраданья в мире нет.
1995, декабрь
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
