Рождественское

А иногда отец мне говорил,
что видит про утиную охоту
сны с продолженьем: лодка и двустволка.
И озеро, где каждый островок
ему знаком. Он говорил: не видел
я озера такого наяву
прозрачного, какая там охота! —
представь себе... А впрочем, что ты знаешь
про наши про охотничьи дела!
 
Скучая, я вставал из-за стола  
и шел читать какого-нибудь Кафку,  
жалеть себя и сочинять стихи  
под Бродского, о том, что человек,  
конечно, одиночество в квадрате,  
нет, в кубе. Или нехотя звонил  
замужней дуре, любящей стихи  
под Бродского, а заодно меня —  
какой-то экзотической любовью.  
Прощай, любовь! Прошло десятилетье.  
Ты подурнела, я похорошел,  
и снов моих ты больше не хозяйка.
 
Я за отца досматриваю сны:  
прозрачным этим озером блуждаю  
на лодочке дюралевой с двустволкой,  
любовно огибаю камыши,  
чучела расставляю, маскируюсь  
и жду, и не промахиваюсь, точно  
стреляю, что сомнительно для сна.  
Что, повторюсь, сомнительно для сна,  
но это только сон и не иначе,  
я понимаю это до конца.  
И всякий раз, не повстречав отца,  
я просыпаюсь, оттого что плачу.