Вот отливается чёрное море от белой скалы.
Вот отливаются бедному котику рыбкины слёзы.
Пара курортных страдальцев, вальяжных, как львы
Жарят бифштексы из собственных тел в безобразнейших позах.
Надпись наскальная гордо гласит:"Здесь был я" и "Серёга - дурак".
Влагой небесной промыло светило своё воспалённое веко.
В маленькой бухточке удит кефаль безотцовщина Мой Телемак.
Но не дождаться, увы, ни письма, ни поклёвки несчастному греку.
Всё объясняется жаркой погодой. Под солнышком мест
Хватит для всех, а в тени - даже градусам душно и тесно.
Повар божественный выдаст мне то, что и свинка не съест.
Всё ли полезно, что в рот осквернённый полезло?
Гелиос, что же ты спишь? Уж давно колесницу твою
Сбондил "мажор" Фаэтон,и по встречной летит, куролеся.
Где-то в магнолий кустах сладкозвучно сирены поют
Пляжный шансон вперемешку с руладой Григория Лепса.
Солнце погасло. Но яростно плещется море в ушах.
Как нестинарский костёр, обожгла раскалённая галька.
Скользкою рыбой морской выплывает из тела душа,
Машет, прощаясь, хвостом, плавниками: "До встречи, Виталька!"
Вот я чешуйчатой глыбой плыву во всю прыть
Из мезозойских морей разукрашенной жёлтою лодкой.
Падает в воду пророк, мне заданье - его проглотить,
Дабы три ночи, три дня он торчал в моей глотке.
Тут я очнулся...Под чаек пронзительный крик
Плюхалась в сонной водичке размокшей салфеткой медуза.
Где-то вдали, преогромный, как лайнер, белел Моби Дик
И Посейдон бородатый трезубцем чесал ему пузо.
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
24 мая 1980
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
