Кончился март. Еле слышно запахло весной.
Скоро морозные ночи до осени сгинут.
Всё повторяется снова с тобой и со мной.
Всё, повторяясь без нас, повторится с другими.
Тощая чёрная птица сидит у ручья.
Ветер ерошит её неказистое платье.
Ветер устал возвращаться на круги своя,
землю обняв, самому ускользать из объятий,
прятаться в поле, потворствовать лаю собак,
в пыль перетёртые жизни бродяжки и принца
пересыпать из пустого в порожний кулак
и, возвращаясь, кружиться...кружиться...кружиться...
Солнце садится. Земля уползает во мрак.
В небе распахнуты звёздные форточки к Богу,
и начинает елозить вселенский сквозняк
шваброй кометы по жёлтому лунному рогу.
Ветер утих. Утомился. Улёгся. Уснул.
Птица ночная, нахохлившись, к ветке прижалась.
Будем ценить запоздалую эту весну
как драгоценную самую малую малость
Божьих даров.
Каждый день,
каждый миг,
каждый час.
Время пришло для любви или сбора каменьев -
сами решим..Или кем-то когда-то за нас
всё решено в самой первой секунде творенья?
Падает семечко в прах - возрождается жизнь.
Время, как вешние воды, сочится сквозь пальцы.
Ветер любви - покружись надо мной, покружись -
раз-два-три, раз-два-три - в ритме весеннего вальса.
И как он медлил, то мужи те,
по милости к нему Господней,
взяли за руку его, и жену его, и двух
дочерей его, и вывели его,
и поставили его вне города.
Бытие, 19, 16
Это вопли Содома. Сегодня они слышны
как-то слишком уж близко. С подветренной стороны,
сладковато пованивая, приглушенно воя,
надвигается марево. Через притихший парк
проблеснули стрижи, и тяжелый вороний карк
эхом выбранил солнце, дрожащее, как живое.
Небо просто читается. Пепел и птичья взвесь,
словно буквы, выстраиваются в простую весть,
что пора, брат, пора. Ничего не поделать, надо
убираться. И странник, закутанный в полотно,
что б его ни спросили, вчера повторял одно:
Уходи. Это пламя реальней, чем пламя Ада.
Собирайся. На сборы полдня. Соберешься – в путь.
Сундуки да архивы – фигня. Населенный пункт
предназначен к зачистке. Ты выживешь. Сущий свыше
почему-то доволен. Спасает тебя, дружок.
Ты ли прежде писал, что и сам бы здесь все пожог?
Что ж, прими поздравленья. Услышан. Ты складно пишешь.
Есть одно только пламя, писал ты, и есть одна
неделимая, но умножаемая вина.
Ты хотел разделить ее. Но решено иначе.
Вот тебе к исполненью назначенная судьба:
видеть все, и, жалея, сочувствуя, не судя,
доносить до небес, как неправедники свинячат.
Ни священник, ни врач не поможет – ты будешь впредь
нам писать – ты же зряч, и не можешь того не зреть,
до чего, как тебе до Сириуса, далеко нам.
Даже если не вслух, если скажешь себе: молчи,
даже если случайно задумаешься в ночи, -
все записывается небесным магнитофоном.
Ты б слыхал целиком эту запись: густой скулеж
искалеченных шавок, которым вынь да положь
им положенное положительное положенье.
Ты б взвалил их беду, тяжелейшую из поклаж?
Неуместно, безвестно, напрасно раздавлен - дашь
передышку дыре, обрекаемой на сожженье.
Начинай с тривиального: мой заблеванных алкашей,
изумленному нищему пуговицу пришей, -
а теперь посложнее: смягчай сердца убежденных урок,
исповедуй опущенных, увещевай ментов, -
и сложнейшее: власть. С ненавистных толпе постов
поправляй, что придумает царствующий придурок:
утешай обреченных, жалей палачей и вдов…
А не можешь – проваливай. Знать, еще не готов.
Занимайся своими письменными пустяками.
И глядишь, через годы, возьми да и подфарти
пониманье, прощенье и прочее. Но в пути
лучше не оборачивайся. Превратишься в камень.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.