Куда ни кинь – все клин.
Ледовый плен, мороз, жестокий ветер.
Что скажешь, друг?
«Дождись весны, дождись…»
Ах, старый тополь мой, лунатик и мечтатель -
простужен ли, недужен? – спишь,
позвякивая мёрзлыми ветвями,
и видишь сны.
Какие?
Не припомнишь?
Вот так и я не помню снов,
лишь слов
обрывки,
шёпот, шорох, шелест,
неясный свет в разрывах облаков,
порой,
серебряную мелочь –
лучистую, сияющую пыль…
Я ухожу,
прощай,
когда очнёшься,
тогда - в три дня -
твои мохнатые, душистые соцветья
созреют и повалятся обильно -
на жирных гусениц похожие -
с опаской
их станут трогать дети.
А потом
листвой укроешься –
заговоришь,
со звездами и облаками.
И я, быть может, вернусь к тебе,
притронусь,
может быть…
Что скажешь, друг, тогда?
«Весны, дождись…»
На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.
И в легчайшем подпитье являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.
Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.
Я читал ей о жизни поэта,
чётко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.
Целовала меня и любила.
Разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.
Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога
вёз меня молчаливый дебил.
И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
