лукавлю, немного, но всё же лукавлю.
привычно - актёрство, но знаю - грешно,
запретно, как будто хватаю руками
то, чем любоваться лишь разрешено.
в осенние строки сплетаются листья,
последние лоты идут с молотка.
но всё ещё теплится вкрадчиво-лисье
желание явь приукрасить слегка.
смотрю горделиво, да нет - гарцевато,
себя ощущая в седле, как всегда.
весенняя девочка, ты ль виновата,
что бес тут как тут - и седа борода?
дыхание лёгкое, свежесть и гордость
за то, что мажорен опять звукоряд!
глаза твои, милая, пусть в чём угодно,
но лишь не в лукавстве меня укорят.
всё правда, всё ложь, где граница, не знаю.
осудят, разложат - и грех, и успех.
идёшь между кресел, букетик сжимая,
ко мне на свиданье - прилюдно, при всех...
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
