Окно, открытое, как в степь,
в весну, в рассвет, в провинциальность,
в прямоугольных улиц дальность,
в замёрзшей грязи дичь и крепь.
Окно, сквозящее в слезах
нездешним холодом, скупою
и неустроенной судьбою
на продирающих глаза
готовых спрятаться и сжаться…
Мы начинаем пробуждаться
от простоты, вранья и войн;
мы видим мир, пока не свой,
пока не склонный с нами знаться,
в котором зябко оказаться
и зябко быть самим собой…
Мир, проникающий в окно
простудным светом хмурой нови…
Быть может снова суждено
Орде увязнуть в нашей крови
и у времён исчерпан ход,
и смяла старость наши лица,
и всё известно наперёд,
и лучше спать, покуда спится…
Но жадно дышит грудь, но дальний
неведом мир. Но всё равно –
в чаду и тьме привычной спальни
уже распахнуто окно.
Бумага терпела, велела и нам
от собственных наших словес.
С годами притёрлись к своим именам,
и страх узнаванья исчез.
Исчез узнавания первый азарт,
взошло понемногу быльё.
Катай сколько хочешь вперёд и назад
нередкое имя моё.
По белому чёрным сто раз напиши,
на улице проголоси,
чтоб я обернулся — а нет ни души
вкруг недоуменной оси.
Но слышно: мы стали вась-вась и петь-петь,
на равных и накоротке,
поскольку так легче до смерти терпеть
с приманкою на локотке.
Вот-вот мы наделаем в небе прорех,
взмывая из всех потрохов.
И нечего будет поставить поверх
застрявших в машинке стихов.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
