Медленной, скользкою ночью серой,
с чуть поржавевшей сталью в глазах,
мы поднимались за длинномером,
вверх по дороге, в крымских горах.
Фура, гружёная паленым небом
и плесневелою нашей мечтой ,
сукою течною, шагом да бегом,
как кобелей нас вела за собой
и обещанием рая манила -
чуть потерпи, всё будет не так -
адски чадящая наша могила,
необгоняемая под знак.
И неизбежная, ибо нет нам
ни перспективы, ни цели иной,
кроме подьёма - белкой по веткам-
к небу, закрытому горной стеной,
но озарённому дальним светом ...
Неподконтрольны ослепшей луне,
жмём по газам, не обманет нас где-то
небо в незрячей немой тишине.
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист - в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.