Житьишко – заваль, загогулиной змеясь –
желтофиоль в истлевшей жардиньерке –
сижу в горшке три на три, опояс-
ывает это все диван, советский шкаф в три дверки
да телевизор… В центре я – небритый идиот,
еще не жмурик, но уже не живчик –
с утра цветковый свой я разеваю рот,
и каплю солнца жду – бессмысленный счастливчик…
А ветер дунет – я взволнуюсь и дрожа –
завороженный невозможностью дожать
сознание свое до заморочки
той тютчевской, где мысль всего лишь ложь-жь-жь…
Жую слова… Их, отжимая в жом – жужжу…
залетною пчелой…
На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.
И в легчайшем подпитье являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.
Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.
Я читал ей о жизни поэта,
чётко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.
Целовала меня и любила.
Разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.
Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога
вёз меня молчаливый дебил.
И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
