То ж, что мы живем безумной, вполне безумной, сумасшедшей жизнью, это не слова, не сравнение, не преувеличение, а самое простое утверждение того, что есть
В твоей гениальности
Дыры следуют одна за другой,
Местами походя на проплешины,
Готовят глазунью, играют в шахматы.
В твоей реальности.
Не говорит, хоть не здравствует столп соляной,
Не вешает пальто на вешала.
Так крючки, манки на пахоте.
Оставляя на грани балансировки
Абсурда и здравомыслия, выследив,
Убирает в шкафы, разложенные по полочкам,
Полечку. Больше всех ненавидит
Тёртую в кровь морковку
В сахаре или варенье. Мыслями,
Словами, идеями, семенем прячется в наволочку,
А хочется - за маркировку "рапира".
И хрен ты отмоешь пометку "лапидарный",
Что дёгтем ворота в деревне пропачкали,
Разобрали на косточки имя твоё,
Не иначе - новый гений вошёл. Мир выдохнул.
И не стал светлее или темнее. - Слушай, давай скипидаром?
Что корабль с отломанною мачтой,
Что сожравший три ведра муммиё -
Ты стоишь с открытым ртом и вывернутой пастью,
Потерявшись где бить, а где крыть старшей мастью,
От безветрия сложенными ло - па'стями
Ты стоишь. Ты лежишь. Тебя нет. Мир идёт. Мир о тебя спотыкается.
За окошком свету мало,
белый снег валит-валит.
Возле Курского вокзала
домик маленький стоит.
За окошком свету нету.
Из-за шторок не идет.
Там печатают поэта —
шесть копеек разворот.
Сторож спит, культурно пьяный,
бригадир не настучит;
на машине иностранной
аккуратно счетчик сбит.
Без напряга, без подлянки
дело верное идет
на Ордынке, на Полянке,
возле Яузских ворот...
Эту книжку в ползарплаты
и нестрашную на вид
в коридорах Госиздата
вам никто не подарит.
Эта книжка ночью поздней,
как сказал один пиит,
под подушкой дышит грозно,
как крамольный динамит.
И за то, что много света
в этой книжке между строк,
два молоденьких поэта
получают первый срок.
Первый срок всегда короткий,
а добавочный — длинней,
там, где рыбой кормят четко,
но без вилок и ножей.
И пока их, как на мине,
далеко заволокло,
пританцовывать вело,
что-то сдвинулось над ними,
в небесах произошло.
За окошком света нету.
Прорубив его в стене,
запрещенного поэта
напечатали в стране.
Против лома нет приема,
и крамольный динамит
без особенного грома
прямо в камере стоит.
Два подельника ужасных,
два бандита — Бог ты мой! —
недолеченных, мосластых
по Шоссе Энтузиастов
возвращаются домой.
И кому все это надо,
и зачем весь этот бред,
не ответит ни Лубянка,
ни Ордынка, ни Полянка,
ни подземный Ленсовет,
как сказал другой поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
