Я февралю, как водится, простил
И оттепель и слезы из чернил,
И улицы с дыханием навзрыд,
И то, что по ушедшему болит,
Весною бредит, к теплым дням спеша,
От зимних вьюг уставшая душа.
Засыпал век уж след пролетки той,
И гривенник в ходу давно другой,
И лишь в протяжный благовеста стон
Тот давний день с иным соединен,
Который вновь свою слезу пролил
В февральский дождь и черноту чернил.
Сорвутся в лужи крики сотен птиц,
Сухая грусть заполнит взмах ресниц,
Упавший солнца луч впадет в ручей,
Сухая грусть уснет на дне очей,
Суровый ветра холст в тоску изрыт,
Как наважденья тост - стихи навзрыд.
Нескушного сада
нестрашным покажется штамп,
на штампы досада
растает от вспыхнувших ламп.
Кондуктор, кондуктор,
ещё я платить маловат,
ты вроде не доктор,
на что тебе белый халат?
Ты вроде апостол,
уважь, на коленях молю,
целуя компостер,
последнюю волю мою:
сыщи адресата
стихов моих — там, в глубине
Нескушного сада,
найди её, беженцу, мне.
Я выучил русский
за то, что он самый простой,
как стан её — узкий,
как зуб золотой — золотой.
Дантиста ошибкой,
нестрашной ошибкой, поверь,
туземной улыбкой,
на экспорт ушедшей теперь
(коронка на царство,
в кругу белоснежных подруг
алхимика астра,
садовника сладкий испуг),
улыбкой последней
Нескушного сада зажги
эпитет столетний
и солнце во рту сбереги.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
