Средь высокой травы на кларнетах играют кобылки,
В клеверах разомлели шмели и смакуют нектар.
Я смакую тебя, исправляя былые ошибки,
Спину мне золотит непристойный небесный фонарь.
Ты глаза закрываешь, свой взгляд целомудренно пряча,
Все равно из-под век распалённая похоть сквозит.
Нежно глажу тебя, наводя лоск на горе-удачу,
Чтоб на правильный путь без боязни страстей возвратить.
Множась, сила твоя каменеет в ладонях умелых,
Аргументы охотно и без колебаний приняв,
Отправляешься в путь на конях необъезженных резвых,
Поднимая победно на пик вздохов сладких меня.
В волнах жаркого лета звенит баркаролой либидо,
Мы давно утонули, нырнув в изумруд медуниц.
Ты пылаешь безудержной страстью юнца-неофита,
Приближая пожар не таких уж далеких зарниц.
Накрывает гроза взгорячённое пышное поле,
Блеск разрядов слепит, утолив жажду молний на миг,
Гром гремит; сотрясается полог из листиков голых,
Открывает нам прелести грешных в соку земляник.
Ни гроза, ни дожди не вспугнут нас сегодня, ведь всё же
Мы свободны уже от сомнений и прочих химер.
Ты сказал, что меня полюбить в этой жизни не сможешь.
Право, ты ошибался, вот только тогда иль теперь?..
Спогади про те, що не збулось.
У високій траві виграють на кларнетах кобилки,
В конюшині джмелі розімлілі смакують нектар.
Я смакую тебе, виправляючи давні помилки,
Золотить мою спину безстидний небесний ліхтар.
Ти заплющуєш очі, цнотливо ховаючи погляд,
Все одно з-під повік визирає роз’ятрена хіть.
Полірую тобі запліснявілий горе-світогляд,
Повертаю на правильний шлях без сумнівних жахіть.
Твої сила і міць каменіють у вправних долонях,
Аргументи сприймаєш з готовністю і без вагань,
Вирушаєш у путь на баских необ’їжджених конях,
Переможно здіймаючи хвилі солодких зітхань.
У повітрі бринить баркарола спекотного літа,
Ми давно потонули у морі смарагдових трав.
Ти палаєш нестримним вогнем юнака-неофіта,
Наближаючи полум’я вже не далеких заграв.
Ні гроза, ні дощі нас не можуть сьогодні злякати,
Ми нарешті звільнились від сумнівів, інших химер.
Ти казав, що ніколи не зможеш мене покохати.
Звісно, ти помилявся, от тільки тоді чи тепер?
А. Чегодаев, коротышка, врун.
Язык, к очкам подвешенный. Гримаса
сомнения. Мыслитель. Обожал
касаться самых задушевных струн
в сердцах преподавателей – вне класса.
Чем покупал. Искал и обнажал
пороки наши с помощью стенной
с фрейдистским сладострастием (границу
меж собственным и общим не провесть).
Родители, блистая сединой,
доили знаменитую таблицу.
Муж дочери создателя и тесть
в гостиной красовались на стене
и взапуски курировали детство
то бачками, то патлами брады.
Шли дни, и мальчик впитывал вполне
полярное величье, чье соседство
в итоге принесло свои плоды.
Но странные. А впрочем, борода
верх одержала (бледный исцелитель
курсисток русских отступил во тьму):
им овладела раз и навсегда
романтика больших газетных литер.
Он подал в Исторический. Ему
не повезло. Он спасся от сетей,
расставленных везде военкоматом,
забился в угол. И в его мозгу
замельтешила масса областей
познания: Бионика и Атом,
проблемы Астрофизики. В кругу
своих друзей, таких же мудрецов,
он размышлял о каждом варианте:
какой из них эффектнее с лица.
Он подал в Горный. Но в конце концов
нырнул в Автодорожный, и в дисканте
внезапно зазвучала хрипотца:
"Дороги есть основа... Такова
их роль в цивилизации... Не боги,
а люди их... Нам следует расти..."
Слов больше, чем предметов, и слова
найдутся для всего. И для дороги.
И он спешил их все произнести.
Один, при росте в метр шестьдесят,
без личной жизни, в сутолоке парной
чем мог бы он внимание привлечь?
Он дал обет, предания гласят,
безбрачия – на всякий, на пожарный.
Однако покровительница встреч
Венера поджидала за углом
в своей миниатюрной ипостаси -
звезда, не отличающая ночь
от полудня. Женитьба и диплом.
Распределенье. В очереди к кассе
объятья новых родственников: дочь!
Бескрайние таджикские холмы.
Машины роют землю. Чегодаев
рукой с неповзрослевшего лица
стирает пот оттенка сулемы,
честит каких-то смуглых негодяев.
Слова ушли. Проникнуть до конца
в их сущность он – и выбраться по ту
их сторону – не смог. Застрял по эту.
Шоссе ушло в коричневую мглу
обоими концами. Весь в поту,
он бродит ночью голый по паркету
не в собственной квартире, а в углу
большой земли, которая – кругла,
с неясной мыслью о зеленых листьях.
Жена храпит... о Господи, хоть плачь...
Идет к столу и, свесясь из угла,
скрипя в душе и хорохорясь в письмах,
ткет паутину. Одинокий ткач.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
