***
Буфетные полки старинного толка,
резные панели, в узорах стекло,
хрустальное гетто на полках буфета...
Года шелестели, и время текло.
***
А он всё стоял у стены равелином,
выпячивал грудь, подбирая живот,
он был генералом, он был властелином,
да вот не заметил как время идёт.
А время менялось, мельчала эпоха
(- Фу, как от буфета в квартире темно!),
и то, что когда-то казалось неплохо,
вдруг стало нелепо, не модно, смешно.
***
Пружинный диван -
слон в чехле гобеленном,
что пел как орган,
жил в эстетстве надменном,
и вроде уютен, и вроде приятен,
и вон как поёт, словно Фёдор Шаляпин,
и тёмного дерева плюшкин-комод -
все вместе вдруг вышли
из жизни, из мод
(- Сейчас так давно уж никто не живёт!)
***
А старой хозяйке конечно их жалко,
ведь ждёт всех троих неминуемо свалка.
Никто ведь не купит.
И так не возьмут -
в хрущобу не влезут, в подъезд не войдут...
***
Как только не стало хозяйки квартиры -
ушли на помойку отцы-командиры -
буфет, да диван, да купчина-комод,
другая хозяйка в квартире живёт.
***
Ко мне же, бывает, приходят во сне -
картина на белой белённой стене,
буфет, что сияет как сотни зеркал,
дивана басистый пружинный вокал,
комод, что хоть стар,
а расстаться с ним жалко...
и бабушка
с пухом жемчужным за прялкой,
так прялка уютно и мерно стучит,
и время неспешно плывёт,
не летит...
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
