Так много, что не сказать, спросить,
просить, молчать, заголосить
и снова молчать… много надо сказать —
видеть дважды осмысленные глаза,
завесью конопатящие образа,
между морганием выманить тихий миг,
между «закрыть – открыть» — звонкий миг
ловить, соединить ещё и ещё один
в плотный густой нескончаемый клин,
мять, катать, давить в тонкий блин,
обернуть вокруг головы, вывернуть на-
изнанку глаза, голоса, думающий гранат.
И всё это р а з — в о п л о т и т ь во плоти,
кистью на слой извести нанести —
начать рисовать заново:
Солнце лица,
волос обрамляющий стронций,
красивую арку брови близнеца,
прямой волнолом храбреца,
стоящий на горизонтали губы
и ниже — пошире вторая, абы
никто не забыт и ничто не забы-
…
Время за полночь медленным камнем,
За холодным стеклом ни шиша.
Только мы до утра тараканим,
Насекомую службу верша.
В эту пору супружеской пашней
Рассыпают свои семена
Обитатели жизни всегдашней,
Не любившие нас дотемна.
Разве дома тебя не ругали
За привычку в такие часы
Разминаться по стенке кругами,
Вдохновенно топорща усы?
В эту пору внутри организма
Незакатное пламя бело,
Но, как яркий пример атавизма,
Нелетавшее дремлет крыло.
Не кори, что в ближайшую среду
Тихомолкой в кухонном тряпье
Я с родительской площади съеду,
Изменив тараканьей тропе.
Но, зайдя к тебе прежде за плинтус,
Керосину хлебнуть задарма,
Я от слез неожиданных слипнусь,
И проститься не хватит ума.
Для того ли мы дни раздарили,
Как реликтовый бор под пилу,
Чтобы нас, наконец, раздавили
На чужом пенсильванском полу?
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
